— Спасибо, сынок! Будешь в Казанцеве, заходи. А приятелю скажи — пусть припарки делает, простуженный он.
— Припарка будет что надо! — задорно крикнул Иванов на ходу машины.
Варвара Семеновна несколько дней гостила у внучки. В Казанцево вернулась к вечеру, накануне Октябрьского праздника. Старика дома не оказалось. Не успела раздеться, хлопнула дверь и на пороге показалась Кузнечиха — рассыльная правления колхоза.
— Ступай скорее в правление, председатель в третий раз за тобой посылает.
Варвара Семеновна нерешительно открыла дверь кабинета председателя колхоза. В просторной комнате сидели по-праздничному одетые пожилые колхозники. На диване важно сидел и ее Наумыч. При появлении Варвары Семеновны председатель встал:
— Здравствуй, здравствуй, Варвара Семеновна, — протягивая руку, сказал он и тут же добавил: — Здорово вы тогда на машине «простуженного» разделали. Приятель мой — Иванов, будь неладный, приказал помалкивать. Я вам подкашливал, да, видать, не узнали. В райкоме после этого такую припарку дали — и за птицу, и за вас — зачинателей колхозного движения. Критиковали правильно. Вот и решили старейших колхозников собрать. Будем обсуждать важнейшие вопросы колхозной жизни.
Варвара Семеновна смотрела то на председателя, то на мужа. Но вот она ласково, по-матерински, положила свою маленькую, узловатую руку на плечо председателя и тихо сказала:
— Не сердись, Прохор Иваныч, не по злобе наговорила. Характер все же у тебя — не враз поймешь. Как говорит мой, Наумыч, сплошная за…
— Не туда гнешь, Варвара, — строго прервал ее смущенный старик. — Характер у Прохора Иваныча вполне понятный. Хозяйство вести — не бородой трясти…
ТОВАРИЩ
Стиснув зубы, Антон Нефедов с бешенством смотрел на бледное, потное лицо Семена и медленно поднимал свою могучую руку.
— Антон, опомнись! — испуганно прошептала Варя.
Но было уже поздно. Глухой удар — и голова Семена запрокинулась назад. В тот же миг неуклюжее, полное тело рухнуло на пол. Раздался звон разбитой посуды, все повыскакивали из-за стола. Антон спокойно положил руки на вздрагивающие плечи жены, тихо сказал:
— Пойдем, мать, домой.
На улице хозяин дома — пожилой, широкогрудый Прохор Свиридов укоризненно сказал:
— За что ты его?
Антон возбужденно заговорил:
— Честного человека оклеветал! И чего только не наплел. И хапуга-то он, и двурушник, словом, вражина. Так стало противно — ну, прямо, мочи нет. И раз, и два просил: замолчи! Не послушал…
— А кто этот честный человек?
Антон помолчал. Потом наклонился к Свиридову, сказал на ухо.
— Да ну?
— Точно, врать не буду.
Свиридов покачал головой:
— И все же зря погорячился. Боком тебе выйдет такое ухарство!
…В открытые настежь окна вместе с густыми сумерками врывался прохладный ветер запоздалой весны. Но Антону было невыносимо душно. Низко склонив голову, тронутую на висках серебром, он с тревогой прислушивался к тому, как волной катится неугомонный людской говор.
Антон несколько раз собирался взглянуть в переполненный зал, посмотреть, кто из односельчан пришел слушать горькую правду о его позоре, но не мог. Не хватало мужества. За десять лет работы бригадир Нефедов немало сделал для родного колхоза. Его ценили за труд, уважали за прямой и твердый характер. И вот он на открытом партийном собрании держит ответ перед народом за свой проступок.
Собрание открыл Сергей Петрович Гришин, коммунист с дореволюционным стажем. В прошлом первый председатель колхоза «Заря коммунизма», а теперь — освобожденный секретарь парткома.
— Скажите, товарищ Нефедов, за что вы ударили Кишкина? — после вступительного слова спросил председатель собрания.
— Какой он нам товарищ, гусь лапчатый ему товарищ, — неожиданно бросил реплику ветфельдшер Луганков.
В зале зашумели.
— Чуть было человека не убил, а его навеличивают товарищем, — не унимался Луганков. — Ишь, хитер, ордена нацепил, чтобы смягчили наказание. Не выйдет!
— А ты, Луганков, награды не тронь, не тобой даны, — строго сказал колхозный сторож дед Игнат.
— Разделал тебя Нефедов на районном совещании, так ты и мстишь ему за это. Так что ли, Луганков? — спросил Свиридов.