Молодая в доме
Перевод В. Кирпиченко
Когда сбылась наконец заветная мечта Умм Эззет, одна лишь мысль беспокоила ее — мысль о подойнике. В тот день порог дома переступила новобрачная в длинном красном платье — жена ее единственного сына, и голуби, хлопая крыльями, закружились у нее над головой — они приняли искусственные цветы, украшавшие ее головной платок, за настоящие[10].
А сейчас Умм Эззет напевала, возясь подле печки. Было раннее зимнее утро. Она пекла лепешки к завтраку для молодых, как положено делать в первые дни их совместной жизни.
Чуть слышно напевая, Умм Эззет время от времени утирала подолом слезы, невольно струившиеся по ее щекам. Слезы были теплые, но она чувствовала, как они холодят щеки, горевшие от печного жара.
Молодая вышла во двор, взяла что-то и ушла к себе. Всполошились голуби, привлеченные ее цветами. Мать, здороваясь с невесткой, попыталась разглядеть, что это она берет, но так ничего и не увидела, ведь глаза у нее слезились от чада.
Мать снова стала тихонько напевать, выкладывая лепешки на плетеное блюдо. Голуби, встревоженные появлением в доме незнакомой женщины, ворковали, как будто разговаривали, спрашивая друг друга, кто она такая.
А мать вспомнила другой разговор. Вспомнила, как ласково обнимал и уговаривал ее сын в тот день, когда просил согласия на женитьбу. Но она прогнала воспоминание, решив, что глупо об этом думать, и запела громче. Ведь всякая женщина отнимает мужчину у другой женщины. Она пела все громче, потому что воспоминание неотвязно преследовало ее, и убеждала себя: «Легче, когда отнимают сына, горше, когда отбивают мужа… Слава аллаху…»
Умм Эззет несколько успокоилась и продолжала укладывать на блюде лепешки, а вокруг них — сладости. Приготовив молодоженам завтрак, она подала блюдо невестке через полуотворенную дверь.
Когда она вернулась на двор, огонь в печке уже потух, голуби перестали ворковать, а некормленые куры громко кудахтали. Корова в стойле призывно мычала в ожидании утренней дойки.
Тут мать почувствовала, что ей уже не хочется петь. Она словно очнулась, вспомнив, что в ее заботах и внимании больше, чем эти двое, которые вот уже пять дней не выходят из своей комнаты раньше полудня, нуждаются другие люди и живые твари.
Там, в поле, одиноко работает ее муж. Ей стало жаль его. Стало жаль сиротливо кудахтающих кур, призывно мычащую корову. Почудилось, будто молоко в ее вымени уже свернулось, хоть Умм Эззет опоздала подоить ее всего лишь на час.
Она выпрямилась, гордо расправила плечи и, как воин, надевающий боевые доспехи, неожиданно осознала свою значимость. Но к гордости ее примешивалась грусть. В душе она твердила: «Все ведь добыто своими руками… Родители в поте лица давят виноград, а дети пьют вино да пляшут».
Все вдруг ей опротивело. Она раздраженно пнула важно расхаживавшего по двору индюка: его красный, как кровь, гребень напомнил ей о длинном красном платье, в котором молодая только что выходила во двор.
Муж ее работает сейчас в поле, опоясавшись широким шерстяным кушаком. А она подвязалась своей старой малаей[11] и суетится во дворе, задавая корм птице. Она чувствует себя чуточку виноватой оттого, что припозднилась.
Наконец она стала доить корову.
Корова жевала жвачку, пофыркивала, подставив хозяйке вымя. Пальцы матери проворно делали свое дело. Молоко струей полилось в подойник с привычным певучим звуком.
Корова позволяет себя доить лишь тому, кто знает особый секрет. Мать, владея им, чувствовала себя уверенной и сильной, словно корова, отдавая ей молоко, признавала над собой ее власть. Она усмехнулась про себя и снова подумала: родители в поте лица давят виноград, а дети пьют вино да пляшут.
Дверь комнаты молодых была как раз напротив коровника, и мать, продолжая доить, неотрывно смотрела на нее. Дверь по-прежнему была закрыта. Все в доме проснулось и ожило, только за этой дверью царит тишина. Матери вдруг захотелось, чтобы дверь стала прозрачной, как стекло. Но тут же она спросила себя: разве она когда-то не вела себя так же, как эта молодая? Она попыталась припомнить день своей свадьбы, но он представлялся ей еще более смутно, чем тот день, когда она появилась на свет. Была ли дверь комнаты закрыта так же долго после ее свадьбы с человеком, который сейчас работает в поле, опоясавшись широким кушаком? Царила ли за дверью такая же тишина, как сейчас?
Она покачала головой: «Навряд ли… Мы оба очень любопытствовали узнать, что происходит за стенами нашей комнаты. Мы прислушивались к голосам, окликавшим нас всякое утро… А эти двое все на свете позабыли…»