Обернувшись к нему, мастер Ханафи радостно воскликнул:
— Дядя Махмуд!..
Кинулся к нему, обнял, засыпал вопросами:
— Как поживаешь, мастер Махмуд? Как дела? Соскучились мы…
Разжав объятия, Ханафи продолжал:
— Ну что это такое? Ты ведь отдыхать должен, а приходишь на работу. И чего тебя сюда принесло?
Мастер Махмуд с печалью в голосе ответил:
— Эх, сынок, не привычен я к отпускам…
Потом глаза его блеснули, и он продолжал:
— Не останавливай станок, Ханафи. Просто пусти его на семьдесят два оборота. Помаленьку. Идем, я тебе покажу.
И мастер Махмуд отправился в цех. Ханафи пошел за ним со словами:
— Клянусь аллахом, мастер Махмуд, мы без тебя как без рук.
Махмуд скинул пиджак и начал копаться в станке. Рабочие стояли вокруг, улыбаясь, и глаза их светились приязнью.
Станок заработал. А мастер Махмуд стал ходить взад-вперед по цеху, наблюдая за работой, словно он вовсе и не был в отпуске. Потом он заметил, что улыбки рабочих стали гаснуть, а мастер Ханафи начал его избегать. Он почувствовал, что каждое его движение вызывает какую-то неловкость. Может быть, мастер Ханафи досадовал, что он вмешивается в работу, тогда как ему положено быть в отпуске. Может, это смущает рабочих. Они не знают, кого им слушаться — его или мастера Ханафи. Но нет, пустое. Немыслимо, чтобы Ханафи или кто-нибудь из рабочих тяготился его присутствием в цехе, даже если он числится в отпуске. Просто немыслимо. Все они для него все равно что дети. Он воспитал их. И потом, он не может сидеть дома. Решительно не может.
И тем не менее он ощущал неловкость. Ощущал и смущение своих товарищей. Но все же оставался на фабрике до конца смены. Потом вернулся домой, как обычно, купив по дороге фруктов. Его встретила Девлет, такая близкая, знакомая. Девлет в семь вечера. Красивая, милая, улыбающаяся. И Самира и Наваль. Нет, он здесь не чужой. Он у себя дома.
В постель он лег с улыбкой… Но не успел смежить веки, как тут же вновь открыл глаза. А что он будет делать завтра? И что за неловкость он там почувствовал?
Всю ночь он пролежал без сна.
Но все же на другой день снова пошел на фабрику. Не мог иначе. Останься он дома, пришлось бы вызвать врача.
Рабочие встретили его приветливо. Даже более приветливо, чем накануне. Он пошел в цех. Осмотрел каждый станок. Потом мастер Ханафи вдруг спросил его:
— А ты, мастер Махмуд, тянул жребий?
Махмуд переспросил с удивлением:
— Какой такой жребий?
— Да ведь фабрика сняла в Александрии меблированную квартиру для семей рабочих. Каждая семья имеет право прожить там десять дней. По жребию. Кому выпадет жребий, берет семью и едет в Александрию.
— Да что ты, Ханафи, разве мне место в Александрии?
— А почему нет? Это твое право. Поезжай, проветрись. Все мастера из-за этого ссорятся, каждый хочет съездить. Я внесу твою фамилию в список. Уж если не ради себя, то хоть ради семьи поезжай. Пусть дочки отдохнут немного.
И Ханафи поднялся в контору, чтобы внести его в список. А мастер Махмуд только плечами пожал.
Вернувшись из конторы, Ханафи объявил:
— В обеденный перерыв будет жеребьевка.
Мастер Махмуд внимания не обратил на его слова.
Он ходил меж станков, очень довольный собой. Здесь он чувствует себя человеком. Здесь он подлинный мастер Махмуд.
В обеденный перерыв, когда все рабочие и мастера собрались на дворе фабрики, вышел один из служащих и объявил, что мастер Махмуд выиграл по жребию и имеет право через пять дней занять квартиру в Александрии. Прежде чем мастер Махмуд успел взять в толк, что говорит служащий, рабочие радостно зашумели и бросились его поздравлять:
— Подыши и за нас морским воздухом, мастер Махмуд.
— Не забудь прочитать за нас «Фатиху»[16] в мечети святого Абуль Аббаса.
— Будь осторожен, мастер Махмуд, гляди не утони!
Мастер Махмуд растерялся и не знал, что делать, что говорить. На лице его застыла глупая улыбка. Он хотел было отказаться, но стало жаль упустить такой случай. Подумать только, квартира в Александрии, да еще задаром… Море… Мечеть святого Абуль Аббаса. Всю жизнь слышал он об Александрии, но ни разу там не бывал. К нему подошел мастер Ханафи.
— Иди, дядя Махмуд, собирай вещи. Поздравляю тебя. Еще увидимся до твоего отъезда.
Махмуд вышел за ворота растерянный, все с той же глупой улыбкой на лице.
Едва он сообщил новость жене, как та взвизгнула от радости. Самира кинулась к окну, чтобы крикнуть соседке:
— Санийя, мы едем в Александрию!
Потом к другому окну:
— Дарийя, мы едем в Александрию!