— Если человек — личность, он не нуждается в каком-то жалком кусочке бумаги, чтобы доказать это, — сказал он.
— Вам легко говорить. Вашими дипломами все стены увешаны…
Тенгвальд слегка сжал ее руку и придвинулся так близко, что их бедра прижались друг к другу.
— А теперь слушай внимательно. Это чрезвычайно важно. И для меня, и для тебя. Все черты личности, которую ты создала… все эти черты имелись у тебя с самого начала. Они всегда были частью твоей натуры. Если бы у тебя их не было, они не смогли бы возникнуть даже по мановению волшебной палочки.
Сигрид пристально изучала лицо и глаза Тенгвальда. Неужели его вера в нее сильнее правды о ее печальном прошлом?
— Я… я… — запинаясь, пролепетала она, — не знаю, что сказать…
— Скажи, что ты любишь меня.
Он верит в неё!
Не дождавшись ответа, Тенгвальд повторил:
— Скажи, что ты любишь меня.
Ох, да, да! — захотелось ей выкрикнуть на весь свет. На секунду ею овладело ликование. Но затем черные мысли снова пошли в атаку.
Глаза Сигрид затуманились слезами.
— Но… если у нас будут…
Слово «дети» она выговорить не смогла. Мысль о том, что у них с Тенгвальдом могут быть дети, растерявшейся Сигрид была пока явно не под силу. Но он прекрасно понял, что именно она имеет в виду. Это было видно по смягчившемуся выражению его лица.
— О Господи, что мы им скажем? Ну разве я смогу объяснить…
— Мы скажем им правду, — с нежной улыбкой перебил ее Тенгвальд. — Правда — это лучшее, что есть на свете.
Отчаяние заставило ее сгорбиться.
— Но моя правда ужасна.
Он приложил палец к ее губам.
— Милая, ты ошибаешься. Лично я считаю, что ты любящая, самоотверженная, предприимчивая и просто изумительная. Все это присуще человеку от рождения. Или не присуще вовсе. Внешность не имеет к этому никакого отношения.
Потом Тенгвальд обнял ее, свободной рукой слегка приподнял подбородок и посмотрел в глаза.
— Я все еще жду.
Обожание, горевшее в его зеленых глазах, прогнало прочь все страхи и сомнения. Сигрид знала, чего именно он ждет, и больше не собиралась откладывать этот момент.
— Тенгвальд, я люблю тебя так… — задыхаясь от чувств, пробормотала она, — что у меня болит сердце.
Он поцеловал ее, и все доводы логики насчет бесперспективности союзов мудрецов и невежд, гениев и идиоток, умных и глупых, образованных и недоучек, богатых и бедных, королей и нищенок, эксплуататоров и эксплуатируемых, южан и северянок, а также жгучих брюнетов и платиновых блондинок перестали иметь какое бы то ни было значение. Он любил ее. Верил в нее. Считал сильной, зрелой и мудрой. А самое главное, сумел заставить Сигрид поверить, что она такая и есть.
Она будет любить этого человека всю свою жизнь. И даже дольше.