Именно на него я и ориентировал секретаря. Пока разведать, узнать, предложить спички и обозначить перспективы сотрудничества. По-хорошему, самому нужно ехать, но на кого оставить хозяйство? Лёшка за всем не успеет уследить. Зимой, конечно, стройка приостановилась, зато дороги стали проходимыми. Много чего можно привезти по ним, заодно проинспектировать наши деревни и поддержать голодающих. На самом деле таковых и не было. С боями и руганью на второй год моей деятельности в качестве помещика огороды расширили в три раза и засадили. Отдельное спасибо за это отцу Нестору.
Хотя на землях Похвистневых не всё было радужно. И тут хоть разорвись. К тому же мы не хозяева. Правда, Петю это тоже мало интересовало. Судебное разбирательство в ноябре месяце прошло в его пользу, но для самого новоявленного помещика мало что изменилось.
Перед Рождеством приезжали Данненберги, приглашали к себе в гости. Я отговорился беременностью жены. Петя жениться передумал, опасался, что его скомпрометируют с Натальей Данненберг и отказывался от визитов куда-либо. Он рассчитывал летом уехать в Петербург, женитьба и хлопоты, связанные с ней, Петра никак не устраивали.
Данненберги хоть и расстроились, но видимость приличий соблюдали. Ростислав Андреевич вёл со мной заумные беседы про новый рекрутский Устав и штрафы для помещиков, если те будут отдавать в рекруты откровенно больных и хромых. Пятьсот рублей придётся заплатить при условии, что рекрут не соответствует нормам. Чиновники, принявшие в рекруты мужчину, не удовлетворяющего параметрам Устава, также наказывались денежным штрафом.
Целый параграф перечислял всевозможные недостатки, начиная с кривой шеи и недостаточного количества зубов до застарелых болезней, включая так называемое любострастие.
Эти новости я знал и читал в наших архивах, как и то, что в 1834 году отменят пять полос и мы будем отдавать рекрутов каждые два года. Я уже приглядывал будущих жертв рекрутского набора. Думаю, его у меня в основном пополнят мужики из Несмеяновки. Каким-то образом они продолжали добывать алкоголь. Не то бражку ставили, не то ещё что-то, но крестьяне в этой деревне пили, и я устал с ними бороться. Попрячу потом детей по деревням, да и баб-солдаток пристрою работницами на производстве, а большую часть пьющих мужиков забрею в рекруты. Пусть армия с этими алкоголиками борется.
Данненберги долго в гостях не задержались, не понравилось им у меня. Перед Рождеством постятся, и я особых разносолов не выставлял. К приезду гостей даже всё сладкое велел попрятать. Нечего их баловать и привечать. К тому же сам глава семейства с сынком неплохо так опустошили мои винные запасы. Младший Данненберг приехал в очередной отпуск, смущал Петю рассказами о Петербурге и развёл его на игру в карты.
Пару раз я не успел предотвратить неизбежное, потом уведомил штаб-ротмистра, что у Петра нет наличных денег. Можно и в долг играть, но отдаст он его не скоро, лет через пять.
— Зачем балбесина вообще играет? — возмущался Алексей. — Не умеет, не считает, надеется на пресловутое авось, он так вообще без штанов останется.
Лёшка знал, что такое преферанс, но не был азартным игроком. Тем не менее рискнул сесть с Данненбергами за стол. В результате Ростислав Андреевич и Григорий Ростиславович решили, что и правда стоит прекращать игру на деньги. Лёшка с выигранного вернул Петин долг и предложил ту дамскую настольную игру, которых у нас уже десяток. Такие развлечения соседей не вдохновили и они вскоре уехали. Как я понял, раньше забавы устраивал Куроедов, тратя на это свои деньги и людские ресурсы. Из-за отсутствия главного спонсора зимних забав жизнь в провинции стала скучной.
Сам Куроедов вернулся из столицы в середине января. Зимняя дорога вымотала даже его, но впечатлений он имел много.
— Взяток на двести рублей пришлось раздать, — жаловался Куроедов. — Хорошо, у меня был свой писарь, а так в столице всё дорого.
— Хорошо, что дорого, — приободрил я помещика. — Наши спички начнут покупать.
— Те ваши плакатики очень заинтересовали господ. По два рубля взяли за расклейку и регистрацию, но господа сразу стали останавливаться и читать, — продолжил рассказ Куроедов. — А, да! Я договорился в типографии Самары, что будут печатать сочинительства Елизаветы Африкановны.
— Там же цензура должна быть, — припомнил я.