— Явилась! — найдя себе дело, напустилась на Гальку Степанида. — Смотрите на ее, красавицу писаную. Хошь бы оделась, не показывала мужикам срамоту свою.
— А то они не видали! — лениво огрызнулась Галька.
— У-у, бесстыжие твои глаза!
— Ага, а твои не бесстыжие?
— Иди отседова.
Галька, подмигнув мужикам, ушла.
— Измаялась я с ней, — стала жаловаться Степанида. — Ой девка, не приведи господь никому такую. Сколько она из меня крови высосала!
— Ага, была там у тебя кровь, — отозвалась Галька. — У тебя там помои, а не кровь.
— Во, слыхали? Ей слово, она тебе десять. Ей десять, она тебе тыщу. И как я еще дюжу, сама не знаю. Вот счастье-то выпало под старость лет.
— Делать вам нечего, вот и грызетесь, — сказал Василий. — Ты Степанида, лучше другое скажи: неужели ты нам ничего не подашь?
Степанида растерянно прищурилась.
— Ну и хитрый ты, Василий!
— А чего тут хитрого? Я тебе прямо говорю. Мы с Кузьмой идем и про себя думаем: одна надежда на Степаниду, она, если есть, последнее выставит.
— Ой, Василий, да я для хороших людей и сама хорошая. Когда есть, мне ее жалко, ли чо ли? Для того и держу: а вдруг хороший человек зайдет, а мне и поднести нечего.
— Это правильно.
Подбирая юбки, Степанида полезла в подполье, подала оттуда зеленую, в земле, бутылку, закапанную сургучом. Кузьма, сидевший ближе к подполью, принял бутылку, прищурив один глаз, посмотрел ее на свет.
— Она, она, — заверила Степанида.
— Вот с этого бы и начинала, — повеселел Василий, — а то связалась со своей Галькой.
— Не поминай мне про ее.
Степанида вытерла бутылку о подол, поставила ее на середину пустого еще стола и побежала в амбар — видно, за закуской.
— О деньгах сразу не заговаривай, — предупредил Василий. — Обождем, когда готова будет.
— Да ты сам и скажешь.
— Можно и так.
Из комнаты вышла Галька, увидела на столе бутылку.
— Ого, уже облапошили мою тетку! Ловко вы!
— Ну и змея же ты, Галька! — рассердился Василий. — Тебя спрашивают? Еще не выросла, чтобы со мной на таком тоне разговаривать.
— Смотри-ка ты! А как с тобой прикажешь разговаривать? По батюшке или, может, по матушке?
— А, да чего с тобой говорить! Ты разве поймешь?
— Ну и не говори. Я к тебе не навязываюсь. Обидел он меня! Думаешь, я не знаю, зачем вы сюда закатились?
— Тише ты! — зашипел Василий.
— Ага, испугался! Не бойся, не скажу. Только не заедайся, понял? Я еще и помогать вам буду, если со мной по-хорошему. — Она взглянула на Кузьму, жалобным голосом сказала: — Мне тетку Марию жалко. — Снова перевела взгляд на Василия. — Думаешь, если ты постарше, так имеешь право на меня покрикивать? На бабу свою покрикивай. Я к тебе не нанималась.
— Здорова же ты горло драть, — сдерживаясь, подивился Василий.
— Ага, не на ту напал.
— Ладно вам, — стал успокаивать их Кузьма. Прибежала Степанида, засуетилась возле стола. Усаживая за стол мужиков, стала причитать обычное при гостях, заменившее молитву:
— Ничего такого нету — прямо стыд! Если бы знала, что придете, чего-нибудь бы и приготовила, а то все на скору руку. Стыд, стыд…
— Ты, Степанида, не прибедняйся. С такой закуской можно неделю гулять, — успокоил ее Василий.
— Уж ты, Василий, скажешь. Разлили в три стакана. В точно рассчитанный момент, уже когда чокнулись и остановили дыхание, встряла Галька:
— А мне?
Степанида даже дернулась от злости, подалась вперед.
— Ну, скажите мне, что она не вредительница! Ведь это уметь надо! Ни раньше, ни позже, в самый раз угадала, чтоб испортить людям аппетит. Ой-ей-ей! И за что меня господь бог покарал такой холерой?
Галька, ухмыляясь, принесла стакан, поставила его перед Степанидой, а себе взяла ее стакан.
— Не трожь, окаянная сила! Кому говорю: поставь на место!
— Нальешь в этот — поставлю.
— Неохота при людях с тобой займоваться, а то бы я тебе показала, как с родной теткой разговаривать, я бы тебя научила…
— Где уж там!
— Ой, окаянная сила! Ой, окаянная сила! — запричитала Степанида, но в стакан плеснула. Галька взяла его, отлила еще в него из Степанидиного и потянулась чокаться.
— Не рано тебе наравне с мужиками пить? — не сдержался Василий.
Галька прищурила глаза, выразительно уставила их на Василия, но он продолжал:
— Еще молоко на губах не обсохло, а туда же. Что из тебя потом будет?
— Во-во, — поддакнула Степанида. — Слушай, что тебе умные люди говорят, раз уж ты родную тетку ни в грош не ставишь.