— Это правильно.
Подбирая юбки, Степанида полезла в подполье, подала оттуда зеленую, в земле, бутылку, закапанную сургучом. Кузьма, сидевший ближе к подполью, принял бутылку, прищурив один глаз, посмотрел ее на свет.
— Она, она, — заверила Степанида.
— Вот с этого бы и начинала, — повеселел Василий, — а то связалась со своей Галькой.
— Не поминай мне про ее.
Степанида вытерла бутылку о подол, поставила ее на середину пустого еще стола и побежала в амбар — видно, за закуской.
— О деньгах сразу не заговаривай, — предупредил Василий. — Обождем, когда готова будет.
— Да ты сам и скажешь.
Из комнаты вышла Галька, увидела на столе бутылку.
— Ого, уже облапошили мою тетку! Ловко вы!
— Ну и змея же ты, Галька! — рассердился Василий. — Тебя спрашивают? Еще не выросла, чтобы со мной на таком тоне разговаривать.
— Смотри-ка ты! А как с тобой прикажешь разговаривать? По батюшке или, может, по матушке?
— А, до чего с тобой говорить! Ты разве поймешь?
— Ну и не говори. Я к тебе не навязываюсь. Обидел он меня! Думаешь, я не знаю, зачем вы сюда закатились?
— Тише ты! — зашипел Василий.
— Ага, испугался! Не бойся, не скажу. Только не заедайся, понял? Я еще и помогать вам буду, если со мной по-хорошему. — Она взглянула на Кузьму, жалобным голосом сказала: — Мне тетку Марию жалко. — Снова перевела взгляд на Василия. — Думаешь, если ты постарше, так имеешь право на меня покрикивать? На бабу свою покрикивай. Я к тебе не нанималась.
— Здорова же ты горло драть, — сдерживаясь, подивился Василий.
— Ага, не на ту напал.
— Ладно вам, — стал успокаивать их Кузьма.
Прибежала Степанида, засуетилась возле стола. Усаживая за стол мужиков, стала причитать обычное при гостях, заменившее молитву:
— Ничего такого нету — прямо стыд! Если бы знала, что придете, чего-нибудь бы и приготовила, а то все на скору руку. Стыд, стыд…
— Ты, Степанида, не прибедняйся. С такой закуской можно неделю гулять, — успокоил ее Василий.
— Уж ты, Василий, скажешь.
Разлили в три стакана. В точно рассчитанный момент, когда чокнулись и остановили дыхание, встряла Галька:
— А мне?
Степанида даже дернулась от злости, подалась вперед.
— Ну, скажите мне, что она не вредитель! Ведь это уметь надо! Ни раньше, ни позже, в самый раз угадала, чтоб испортить людям аппетит. Ой-ей-ей. И за что меня Господь Бог покарал такой холерой?
Галька, ухмыляясь, принесла стакан, поставила его перед Степанидой, а себе взяла ее стакан.
— Не трожь, окаянная сила! Кому говорю: поставь на место!
— Нальешь в этот — поставлю.
— Неохота при людях с тобой займоваться, а то бы я тебе показала, как с родной теткой разговаривать, я бы тебя научила…
— Где уж там!
— Ой, окаянная сила! Ой, окаянная сила! — запричитала Степанида, но в стакан плеснула. Галька взяла его, отлила еще в него из Степанидиного и потянулась чокаться.
— Не рано тебе наравне с мужиками пить? — не сдержался Василий.
Галька прищурила глаза, выразительно уставила их на Василия, но он продолжал:
— Еще молоко на губах не обсохло, а туда же. Что из тебя потом будет?
— Во-во, — поддакнула Степанида. — Слушай, что тебе умные люди говорят, раз уж ты родную тетку ни в грош не ставишь.
Но Галька смотрела на Василия.
— Катись-ка ты отсюда со своей лекцией, — спокойно сказала она. — Я без тебя грамотная, понял?
— Как ты разговариваешь с человеком? — затряслась Степанида. — Он кто тебе — дядя родной? — так с ним разговаривать! Ты уж совсем, ли чо ли, ума решилась?
— А пускай помалкивает, а то его быстро на чистую воду выведу.
Кузьма под столом толкнул Василия коленкой, чтобы он отступил от Гальки.
— Ходит где-то хороший парень и не знает, что на него уж тут петля заготовлена, — не смог остановиться сразу Василий. — Вот кому-то достанется золотце.
— Да уж не тебе.
— Упаси бог.
— То-то ты и заоблизывался, когда я в том платье вышла.
Кузьма перебил их:
— Может, мы в бутылку обратно сольем да вас слушать будем?
Выпили. Галька подмигнула Кузьме и показала глазами на Степаниду. Кузьма незаметно покачал головой. Гальке не терпелось видеть, как будут раскошеливать ее тетку. Вот змея! Вызвалась в помощники, а умишко детский, как бы она со своим гонором не испортила все дело.
— А ты чего в клуб не пошла? — совсем некстати спросил он ее.
Галька прищурилась.