Введенский промолчал, и девушка, найдя в себе силы взглянуть ему прямо в глаза, едва ли не ахнула, догадавшись, почему именно договор должен быть заключен. Сделка курировалась Конторой. Поэтому её и вызвали сюда, поэтому и состоялся этот «разговор»: её, единственную несогласную, просто хотели заткнуть. И она просто не могла не пойти у них на поводу. Не родился ещё, наверное, такой человек, который посмел бы идти наперекор Госбезопасности.
— Я вижу, вы всё поняли? — Игорь Леонидович взял со стола карандаш и покрутил его меж пальцев. Елизавета кивнула, и было очевидно, сколь тяжко дался ей этот жест. — Прекрасно. Если честно, я думал, что с вами будет куда тяжелее.
— Я… я могу идти? — Черкасова распрямила плечи, и, дождавшись немого кивка, поднялась со стула. В её планы не входило задерживаться здесь даже на лишние секунды.
Игорь Леонидович дождался, пока дверь за девушкой закроется, и усмехнулся. Он ожидал от неё большего: попыток воспротивиться, например. Видимо, отец-мент научил не перечить органам. Мужчина достал из ящика тонкую папку, пролистал её ещё раз, а затем встал из-за стола. Повернув ключ в скважине несгораемого сейфа, он открыл его и еле удержался от кашля: сильно пахнуло пылью и затхлостью. Введенский кинул папку на одну из полок и захлопнул дверь. Дело было сделано.
***
Лиза наотрез отказалась от предложения Петра, ждавшего всё это время в коридоре, её подвезти, и сейчас вышагивала по тротуару, бездумно глядя куда-то в пустоту. Лёгкий металлический привкус крови на языке говорил о том, что она уже прилично искусала губы, наверняка изуродовав их. Но сейчас было абсолютно наплевать на внешний вид. Её до сих пор трясло. Несмотря на то, что август выдался довольно погожим, всем телом ощущался стойкий озноб. И озноб этот был, вне всяких сомнений, из-за разговора с Введенским. Еще в машине по дороге к зданию на площади Дзержинского{?}[совр. Лубянская площадь в Москве] Петр кратко рассказал ей, кто именно хотел её видеть. Своими словами он, должно быть, хотел её ободрить, снизив степень неосведомлённости, но у него не получилось. И сейчас Лиза шла, то и дело оступаясь на тонких шпильках и чертыхаясь, вновь и вновь прокручивая в голове беседу с сотрудником Госбезопасности. Она не сможет пойти наперекор интересам Конторы, равно как и не сможет рассказать никому из четвёрки владельцев фирмы о сегодняшнем разговоре. О таком не распространялись. Она никак не сможет участвовать в жизни «Курс-Инвеста», кроме выполнения своих непосредственных обязанностей. Хотя, если уж она попала в поле зрения КГБ, то и это под большим вопросом. Тогда вариантов оставалось совсем немного, и к одному из них она склонялась больше всего.
Сегодня она положит на стол Белова заявление об уходе.
Комментарий к 29. Дело было сделано
========== 30. Переворот ==========
Руки тряслись, и из-за этого сборы прилично замедлялись. Вообще, Лиза не хотела затягивать, но и совладать с собой было выше её сил. Поэтому большая картонная коробка заполнялась достаточно медленно. Еще и дырокол куда-то пропал…
— Может, соизволишь хоть слово сказать?
Он наблюдал за её резкими движениями, до этого мгновения предпочитая молчать, стоя у двери и подпирая её спиной. Он не пытался как-то мешать ей освобождать кабинет. Он просто силился понять причину, по которой её заявление «по собственному», написанное каллиграфическим почерком, покоилось сейчас на Сашином столе. И не понимал ровным счетом ни черта.
Лиза вздохнула и откинула прядь волос, упавшую на лоб. Смотреть на Пчёлкина она опасалась, сама не зная, почему, ведь сейчас он был абсолютно, даже, скорее, нарочито спокоен. Очередная стопка листов полетела в коробку, и девушку вдруг прошиб озноб. Всё это уже было. Было. Она уже собирала свои вещи под его пристальным взглядом и показным спокойствием. Невесёлая улыбка тронула бледные губы Черкасовой. С ума сойти, как давно это было…
— Если я скажу тебе правду, это ничего не изменит.
— Тем более, какие тогда проблемы?
Лиза не ответила, предпочтя переключить внимание на поиски дырокола. Взгляд её совершенно случайно зацепился за отрывной календарь, висевший на стене: семнадцатое августа. Валера с Тамарой сейчас в Ялте, там, должно быть, очень здорово. Невольно Черкасова поймала себя на мысли о том, что она завидовала Филатовой. Несмотря на то, что всего пару недель назад Лиза была в прекрасном санатории, сейчас былого отдыха и не чувствовалось. А дырокол она, должно быть, давала Люде. Надо сходить, забрать. Закинув в короб сшиватель, девушка шагнула к двери, но вот Пчёлкин с места сдвигаться не планировал. Пряча руки в карманы брюк он, склонив голову набок, молча смотрел на Лизу, явно давая понять, что никуда её не выпустит.
Догадка пришла совершенно случайно.
— Ну и что ты хочешь услышать? Что мне физическое состояние не позволяет нормально работать? Что я такими темпами могу запятую не там поставить и всю фирму похоронить? Что я таблетки всё чаще глотать стала?
Она впервые за долгое время врала, не краснея. Врала, глядя в глаза. Она жалела его и не хотела, чтобы он узнал правду про особистов и их попытки действовать через неё. И потому наговорить на саму себя было намного проще. И плевать на мифические поверья.
— Ты понимаешь, что сейчас уже не найдешь такую работу с такой зарплатой?
Она понимала, к чему он клонил, и потому слабо усмехнулась и передёрнула плечами. Всё это она знала. И что лекарства с каждым днем находить становилось всё сложнее, и что цены на них росли, и что, уходя, она лишала саму себя дохода и принуждала жить на сбережения. А что делать? Внезапно стало настолько жаль саму себя, что Лиза, глубоко вздохнув и покачнувшись на каблуках, прижалась к Пчёлкину, уткнувшись носом в его шею. Он никак этого не ожидал — она не знала, как поняла это. Почувствовала, наверное.
— Вить, не спрашивай меня ни о чём, я очень тебя прошу, — голос девушки вдруг дрогнул столь явно, что она даже испугалась — не хватало еще расплакаться. Но, в то же время, очень хотелось, чтобы её пожалели. Причём пожалел именно он. Она не знала, почему, но хотела этого столь сильно, что невольно прижималась к нему все сильнее.
Всё это уже было.
Витя обнял девушку за талию и коснулся губами её виска. Она, в его руках, была такой хрупкой и нежной, что он боялся малейшего неосторожного движения со своей стороны. И потому, проведя кончиком носа по её щеке, он замер, едва касаясь губами её губ.
— А что мне тогда делать? — он горячо выдохнул этот вопрос и не отстранился в ожидании ответа. Девушка пожала плечами и взглянула в синие глаза.
— Отвези меня домой.
— Уверена?
Лиза кивнула. Силы из неё словно выкачали, отчаянно хотелось домой — залезть под одеяло и хотя бы на какое-то время выпасть из реальности. Быть может, она совершала огромную глупость, принимая решение уйти из «Курс-Инвеста», но сейчас почему-то именно этот шаг казался ей наиболее очевидным.
— Не знаешь, Саша ещё не подписал заявление?
Пчёлкин качнул головой.
— И не подпишет, пока ты не нажмёшь. Он же не дурак.
***
Она не собиралась вставать, хотя и проснулась уже давно. Сидеть под тёплым одеялом и бездумно слушать приглушённый голос Пчёлкина, доносившийся из кухни, было куда как приятнее, нежели даже задумываться о том, чтобы покидать кровать.
И чего ему не спалось?
Девушка откинулась на подушку и, поморщившись, механическим движением потёрла затылок, растрепав и спутав пушистые волосы ещё сильнее. В последнее время голова болела почти непрерывно — Лизавета даже однажды поймала себя на мысли о том, что привыкла жить с таким, мягко говоря, дискомфортом. Можно было бы, конечно, увеличить дозу лекарств, но тут уже проявлялась банальная жалость к печени. Поэтому меньшим из зол для Черкасовой оказалась голова.
Именно такой — трущей затылок и путавшей волосы — и застал её вошедший в комнату Пчёлкин с трубкой стационарного телефона в руке.
— А, она проснулась уже, — явно продолжая разговор, пояснил Витя, чем привлёк внимание девушки. Но на её вопросительный взгляд и кивок в сторону трубки он лишь неопределённо мотнул головой и в пару шагов пересёк комнату, подойдя к окну.