Валентина Степановна потянула сына на себя, и тот уткнулся лицом в её колени, расклеившись окончательно. И родная мать никак не могла успокоить его, хотя готова была отдать всё на свете, лишь бы только ему стало хоть немного легче.
— Поплачь, поплачь, — тихо пробормотала она, гладя зачёсанные назад светлые волосы и стараясь держаться сама. Лиза успела стать ей по-настоящему родной, и женщина вот только недавно успокоилась. Как она радовалась и за своего сына, и за эту милую девчушку, когда Витя совсем недавно рассказал о том, что встретил ее вновь… А как был счастлив он сам… Как клялся самому себе, что непременно осчастливит и её…
Витя Пчёлкин рыдал, будучи не в силах успокоиться. Он в принципе никогда этого не делал, разве что только в детстве, и сейчас плакал так, как обычно плакали именно дети — безысходно и отчаянно.
Кто-то сказал однажды, что слёзы облегчают мучения.
Видимо, его горе было им неподвластно.
***
День выдался ясным и солнечным, что, конечно же, можно было считать везением. Ведь если бы лил дождь, всем присутствовавшим было ещё тяжелее. Хотя, казалось бы, куда уж ещё-то тяжелее?..
А народу собралось много. Даже очень много. Никто не ожидал такого наплыва людей. Никто не мог даже предположить, что у простой советской девушки могло быть такое количество искренне скорбящих и любивших её знакомых и друзей. Все они стояли под тенью деревьев, каждый думая о своём. Они были самыми разными, но для него представляли однородную безликую чёрную массу.
Витя Пчёлкин стоял отдельно ото всех, даже не думая подойти хотя бы к друзьям. И никто не решался шагнуть к нему — столь пугающий вид был у молодого человека. Нет, он не плакал, не срывался. Но красные, воспалённые и болезненные глаза, преисполненные безразличием и холодом, на фоне бледного лица ясно давали понять, что сейчас его лучше не трогать. Молча стоял он, опустив руки, слушая сдавленные рыдания Аллы Дмитриевны и собственной матери, и, казалось, даже не слыша их. Он думал. О чём? Не знал и он сам.
Гроб из красного дерева, её последнее пристанище. Рядом с рабочими стоял Саша Белов, следя за тем, чтобы с его давней знакомой и хорошей коллегой обращались как можно осторожнее. В отдалении стоял Валера, а позади него, уперевшись лбом в плечо мужа — Тамара. Людочка тихо плакала, уронив голову на плечо растерянному Космосу.
И только Виктор стоял в полном одиночестве.
По очереди каждый подходил к могиле и бросал горсть влажной земли. И лишь двое стояли, держась друг за друга и не отходя от неё ни на шаг. Алла Дмитриевна и Андрей Степанович. Казалось, эти совсем ещё не пожилые люди старели буквально на глазах. Казалось, слёзы их невозможно было остановить. И в рассеянном сознании Пчёлкина красной нитью то и дело проскакивала мысль о том, что отныне стоило быть внимательным к Лизиным родителям. Мало ли, что…
Виктор опустил голову и вздохнул. Его выводила из себя вся эта разношёрстная толпа людей, большая часть из которой была ему практически не знакома. Больше всего на свете ему хотелось остаться здесь в полном одиночестве, чтобы рядом не было этих косившихся на него людей, то и дело перешёптывавшихся между собой.
— А кто это? – вот, пожалуйста: очередной бестактнейший вопрос от одной из женщин. Кажется, она была из Горького, чуть ли не Юркина родственница.
— Жених.
— О, Господи, Боже мой…
Он так и не понял, кто окрестил его таким статусом. Ведь никаким женихом он ей не был. Не был, потому что просто не успел. А, раз не успел, то разве мог так называться?
— Вить, — негромкий голос окликнул его, заставив обернуться. Это Ольга подошла к нему — притихшая, с опухшими глазами, державшая в руках охапку тёмно-красных роз. — Надо подойти.
Он вновь взглянул на могилу. Нет, он не сможет. У него сил никаких на это не хватит. Казалось бы: собери ты силы в кулак, подойди, брось несчастную горсть земли, да тут же уйди. Но это оказалось сильнее его. И потому он лишь покачал головой и устремил взгляд себе же под ноги. Ольга ничего не ответила — понятно было, что он уже всё решил. Он не сделает и шага в сторону могилы, как его не уговаривай. Девушка отчитала десяток роз и, взяв Пчёлкина за руку, буквально вложила цветы в его ладонь, стараясь сделать это как можно аккуратнее — чтобы шипы не впились в кожу. И буквально заставила его сжать стебли.
— Всё нормально, Оль, — прохрипел Виктор, на мгновение взглянув на девушку. Он хотел бы улыбнуться ей, дабы успокоить и уверить в правдивости своих слов, но сил не хватило. И Белова всё поняла — тихо она отошла в сторонку, украдкой вытерев глаза. А молодой человек, вновь оставшись один, невидящим взглядом взглянул на данные ему цветы. Почему розы? Она же никогда их не любила… а он совсем забыл заказать ромашки.
Рабочие перехватили лопаты и вонзили их в землю. Мгновение — и первые комья земли с глухим стуком упали на красное дерево. Алла Дмитриевна взвыла, и ему вдруг захотелось зажать уши, чтобы не слышать ни плача, ни этих глухих звуков. Последние оказались настоящей пыткой и вызывали желание застонать от боли. Виктор отвернулся от могилы и отрешённо взглянул на присутствовавших. Примерно половина тут же опустила головы, пряча глаза. Скользнув взглядом по толпе, молодой человек задержал рассеянное внимание на мужчине, что стоял в максимальном отдалении от собравшихся, скрытый тенью клена. Облачённый в чёрную водолазку и брюки, он сжимал в руках букет белых роз и по внешнему виду почти ничем не отличался от большинства присутствовавших. Длинный шрам через половину лица — вот, что привлекло Пчёлкина. На какой-то миг ему даже показалось, что он где-то уже видел этого человека. Но что могло связывать Лизавету с ним? Витя нахмурился, глядя на этого незнакомца, но тот лишь перехватил цветы другой рукой и вытащил из кармана пачку сигарет. Руки его дрогнули, и Пчёлкин понял — Лиза была дорога этому мужчине. Виктор отвернулся, упёрся спиной в толстый ствол дерева и закрыл глаза.
За что ему всё это? За что ей такой конец? Как ему жить теперь, зная, что её нет? Нигде нет, и никогда она больше не вернётся. Оттуда не возвращались… Никогда больше она не будет рядом, никогда он почувствует её прикосновений, не услышит её голоса. Ему оставалось просто жить. Жить дальше. Хотя бы как-то.
Живи, Витенька. Живи и помни, что ты наделал.
Он виноват во всём случившемся. Он сам убедил себя в этом. Сам принял на себя тяжкий грех. Правая рука сжалась в кулак, и шипы роз впились в ладонь. Но он не почувствовал боли. Это он, он породил ту цепочку, что привела к сегодняшнему итогу. Он ударил её. Сорвался, и вот она — его расплата. И ему жить со всем этим. Со всей этой правдой. Только ему одному.
Мимо прошёл тот самый мужчина со шрамом. Тряхнув головой, Виктор отогнал навязчивые мысли и проследил за ним взглядом. Не обращая внимания ровным счётом ни на кого, незнакомец стремительно подошёл к могиле и, присев, опустил розы на холм. За его спиной тут же зашептались, но, когда он встал и обернулся, все притихли: видимо, испугались изуродованного лица. Но ему было совершенно наплевать на реакцию людей: взглядом он нашёл Пчёлкина, и в этом взгляде последний сумел различить ненависть. Смешно даже подумать, сколько людей могли ненавидеть его, не зная, как в эти минуты он ненавидел самого себя. Гораздо больше, чем все они, вместе взятые.
Мужчина не стал задерживаться и стремительно покинул место последнего пристанища Лизаветы — Пчёлкин только и успел, что глазом моргнуть. Молодой человек окинул взглядом присутствовавших — некоторые из них уже стали расходиться, а цветы и вовсе остались лишь у него.
И вновь Ольга Белова шагнула к нему, предварительно что-то сказав Саше. И молча встала рядом с другом мужа, сочувственно взглянув на него и коснувшись локтя.
— Вить, ехать уже пора.
Пора. На поминки. Неужели они и впрямь думали, что он поедет в этот чёртов ресторан, и дальше терпя на себе десятки взглядов? Да ни за что на свете. Всё. Он сделал всё, что должен был, и теперь предоставлен одному лишь себе. И будет делать то, что захочет. И плевал он на всех.