Хвост.
— Неужели я доживу до дня, когда увижу тебя постриженным?
Воспоминание, подкинувшее ему эту фразу, которую она так любила произносить, смеясь и подтрунивая над ним, заставило передернуться и посмотреть по сторонам. То, что он неосознанно искал, оказалось на подоконнике.
Словно на одном дыхании он схватил ножницы и завел руки за голову. Пара движений — и волосы, вмиг ставшие намного короче, неаккуратно рассыпались над плечами; то, что он сделал, словно разделило его жизнь на «до» и «после».
До и после нее.
То, что пару мгновений назад было хвостом, упало на пол, но он даже не подумал пойти за веником. Медленно он опустил руки и откинул ставшие ненужными ножницы на диван. Ему было настолько безразлично все вокруг, что казалось, будто он умер.
Словно внутри все выгорело дотла за какие-то часы.
***
Космос, конечно, догадывался, куда именно мог сорваться его друг, не сказав ни слова ни ему, ни Филу. В отношения Пчёлы с Черкасовой он старался не влезать, дабы, в случае чего, не выйти крайним, но сейчас сказать «насекомому» пару ласковых казалось делом святым.
Тем более что как раз случай представился — путешественник вернулся. И сидел сейчас в беседке, опустив голову.
Вину перед друзьями чуял, что ли?
— Ба, какие люди, — с издевочкой протянул Холмогоров, неспеша заходя в беседку и рассматривая друга. — Еще и без телеграммы.
Ответом ему послужило лишь гробовое молчание. Космос даже удивился отсутствию какой-либо реакции на свой, как ему казалось, вполне удачный выпад, и потому решил продолжить тормошить товарища.
— В парикмахерскую не судьба была зайти?
— Заткнись, — Пчёла поднял-таки голову и взглянул на Космоса так холодно и зло, что тот как-то разом растерял все желание и дальше подтрунивать над другом детства.
Он все понял. Но в понятое верить как-то совсем не захотел.
— Ты что это, с ней не поговорил даже? — как-то осторожно он опустился на лавку рядом с Пчёлкиным и взглянул на него, нахмурившись.
Витя покачал головой и устало потер воспаленные глаза. Разговора у них и впрямь не получилось.
— Она даже не вышла.
Он не хотел рассказывать большего. Не хотел признаваться, что ее истерично срывавшийся от слез голос до сих пор звенел у него в ушах, воспроизводя раз за разом одно лишь слово, брошенное ему через запертую дверь.
— Ненавижу.
— Тебе надо было в больницу к ней идти, — Холмогоров озадаченно покусал губу. — Так бы лучше вышло.
Пчёлкин покачал головой. Конечно, сейчас рассуждать было намного легче. А как стоило поступать, если он элементарно струсил тогда? Если переступить через собственный страх у него не получилось в то время, когда это могло бы помочь? Да, все было просто элементарно — он оказался самым обыкновенным трусом и сволочью. И благополучно упустил момент, когда все можно было бы, наверное, исправить.
Но теперь она его ненавидела. И имела на это полное право.
— Сане-то напишем?
В первые мгновения он даже не сообразил, о каком Сане идет речь — настолько сильно погрузился в воспоминания. А потом лишь покачал головой в знак отрицательного ответа.
Космос ничего не ответил. Конечно, потом, когда он пойдет на почту с уже написанным письмом, он впишет наспех несколько неровных строк, в которых даст другу знать обо всем, что случилось за относительно короткий промежуток времени. Но это будет потом, и Витя долго еще не будет знать об этом.
— Слушай, брат, — Космос понимал, что в его словах правды было с гулькин нос, но что еще он мог? — ты подожди еще. Может быть, образуется все. Времени же мало прошло, на эмоциях все…
— Кос, все. Хватит, — Пчёлкин сидел, уперев локти в колени и прижав ладони к вискам. Голос его сорвался на последнем слове, и каким-то едва ли уловимым движением парень стер предательский влажный след, образовавшийся на носу, а затем, стараясь не смотреть на друга, вытащил из кармана штанов пачку сигарет. Очередная цигарка вызвала приступ сухого лающего кашля — он уже не помнил, который раз за пару часов закуривал — но продолжил делать глубокие затяжки, травя не только легкие, но и душу. — Ты там про дачу что-то говорил на днях.
Космос почесал бровь в растерянности.
— Да я думал, ты не поедешь. Фила обещал каких-то своих девчонок позвать из училища, расслабиться, все дела… ты как на это смотришь?
— Положительно, — Витя агрессивно затоптал мыском кроссовка бычок и выдохнул едкий дым.
На самом деле, ему было просто все равно. Но оставаться в одиночестве и дальше он не мог физически. Надо было возвращаться в реальность, а на методы, которые он собирался для этого использовать, было откровенно наплевать.
Затянет? Пускай. Ему уже все равно. Главное, чтобы помогло.
Медленно он поднялся на ноги и вздохнул, глядя куда-то вдаль. Он не будет ждать. Просто потому, что уже все упустил, уже прождал слишком долго. И отравлять ей жизнь снова он совершенно не хотел. Кого ему надо было винить в том, что не смог дать ей того, чего она заслуживала, в полном объеме, кроме самого себя? Она совершенно точно еще будет счастлива: пусть не сейчас, но рано или поздно появится человек, который сумеет дать ей то, в чем она так нуждается.
Но это уже будет не он. И наверное, это даже к лучшему.
Ведь главное, что она осталась жива. Это было самым важным для него.
Машинальным движением Витя потер затекшую шею и совершенно случайно провел пальцами по золотой цепи; с силой сжал плетение и закрыл глаза.
Он заслужил лишь одно слово в свой адрес. И оно было совершенно справедливым.
— Ненавижу.
Комментарий к Драббл, G. Космос, Пчёла, 1988-ой год.
Нахлынуло на меня что-то. Пользуюсь тем, что в основном рассказе присутствует несколько временных дыр, которые при наличии вдохновения и должного морального состояния вполне можно заполнить. Выводить это в отдельную работу глупо и бессмысленно, поэтому вот. Как говорится, что вышло, то вышло.
========== Мини, R. Витя/Лиза, 1987-ой год. ==========
— Дай посмотреть.
— Зачем еще? Что ты там не…
— Дай, пожалуйста.
То, с каким нажимом произнесла она это свое «пожалуйста», вынудило его мучительно вздохнуть и нарочито нехотя протянуть ей серую корочку с серпом и молотом. А ведь почти донес до матери…
Лизавета раскрыла аттестат и внимательно вгляделась в заполненные каллиграфическим почерком графы. Протяжный вздох разочарования вырвался из груди помимо воли. Но, в принципе-то, он был прав — разве она не знала, с какими итогами он закончит десятилетку?
— Все, хорош, отдавай, — и, не дожидаясь ответа, парень ловким движением руки забрал у подруги документ, который не вызвал у нее радостных эмоций.
— Ну и что нам с тобой делать теперь?
Сложив руки на груди, девушка оперлась плечом о стену и посмотрела на молодого человека так, что тот невольно поежился. Прекрасно понимал он, к чему клонила его вчерашняя староста. Его девочка. И ему даже захотелось вдруг её пожалеть — больно уж явственно выражалось на её лице переживание за него. И это вместо положенной сегодня радостной улыбки.
Армия светила ему всё ярче и ярче. И Витя прекрасно понимал, что, где повестки и военкомат, там и реальная угроза загреметь в Афганистан. Ему было, конечно, страшно, но куда больший нервоз вызывало моральное состояние Лизки. Да, девушка честно старалась скрывать свой страх, но получалось у нее столь плохо, что все её попытки становились для него просто очевидными. Вот и сейчас она судорожно кусала накрашенные губы — неосознанно, машинально — портя их и выдавая этим свое истинное состояние.
Очень хотелось эти губы целовать. Но, когда он наклонился к ней, она в последний момент отстранилась и даже уперлась ладонью в его грудь.
— Не увиливай.
И снова этот пронзительный взгляд серых глаз. Ну, что было ей ответить? Она же все равно их с Космосом затею не одобрит.