Он не видел, как в немом отчаянии боролась девушка с собственными слезами, неотрывно глядя куда-то сквозь стену.
— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.
Каждым своим словом она словно пытала его. Он слышал, как она тихонько, украдкой всхлипнула, и тут же оторвал ее от себя, а затем прижался лбом к ее лбу. Серые глаза блестели от горькой влаги, и он смотрел в них, не шевелясь.
— А ты-то понимаешь, что я не смогу быть счастлив без тебя?
Она качнула неопределенно головой, и отстранилась было от него, но он не позволил сделать этого, крепче обняв и словно заковав хрупкие плечи в тиски. Пододеяльник сполз вниз и едва прикрывал ее тело, которое так хотелось целовать…
— Ты сейчас так говоришь. Пройдет год-два-три, и что? Хочешь сказать, что тебе не надоест все это? Не надоедят дни, каждый из которых может быть последним, не надоедят вечные таблетки и обследования? Семью захочешь — а не получится, прости.
Витя закрыл глаза и покачал головой. Разговор катился в бездну, он понимал это, но подходящих слов не находилось.
— Когда же ты поймешь, наконец, что ни с кем у меня ничего не срасталось? Сколько еще раз я должен это повторить? Это у тебя Артур был постоянным, и…
Она вдруг дернулась в его руках, и распахнула глаза в искреннем недоумении и испуге.
— Откуда ты знаешь?
Он проследил за тем, как дрожащими руками она поправила сползший пододеяльник, закутавшись в него едва ли не по горло.
— Я же говорил тебе про справки.
— Да, но… — голос Лизаветы задрожал, выдавая на гора ее страх, — не настолько же…
— Прости, — Пчёлкин произнес это, отточенным движением пригладив волосы и потерев шею. Но в ответ девушка лишь судорожно и рвано вздохнула.
— Ты… ты можешь считать меня, кем угодно: дешевой шлюхой, продажной тварью… но я хотела таким образом его отблагодарить, что ли, — зябко поежившись, девушка обняла себя за плечи и опустила голову. — А заодно и попробовать начать что-то новое. Мы не так долго были вместе… потому что ничего у нас не получилось. Из-за меня.
Витя осторожно провел пальцами по щеке девушки и, взяв ее за шею, мягко притянул к себе для поцелуя. Ее губы — такие мягкие, такие родные; он готов был целовать эти губы целую вечность, чувствуя, как трепетала Лизавета в его руках. И эта ее реакция была для него дороже, должно быть, всего на свете.
Осторожно, словно стесняясь чего-то, девушка обняла Пчёлкина за плечи и отклонилась назад, увлекая его за собой. И Витя опустил Лизавету на подушку, склонившись над ней и не разрывая поцелуя. Рука его медленно двинулась вниз по телу девушки и рваным движением задрала пододеяльник, все еще прикрывавший ее тело. Лиза разорвала поцелуй и, зажмурившись, горячо выдохнула Пчёлкину куда-то в губы, когда уверенно и настойчиво коснулся он нежной кожи ее бедра.
— Ляг, — шепотом проговорил молодой человек, не убирая руки, и мазнул губами от щеки девушки к виску, — ляг, ляг.
Послушно опустившись на подушку, девушка прикрыла глаза и не раскрыла их, когда Виктор подхватил ее под колени, подтянул к себе и развел ее ноги, одновременно отшвырнув прочь мешавший пододеяльник. И он хотел уже было склониться над ее бедрами, когда цепко она схватила его за плечи и потянула выше, чтобы поцеловать — жарко и искренне.
— Что же ты делаешь? — пробормотал Пчёлкин, разрывая поцелуй и заглядывая в серые глаза, словно силясь получить ответ: безмолвный и абсолютный.
Лизавета не ответила, лишь вновь коснулась губами его губ, а затем провела пальцами по его шее, намеренно задевая плетение горячей золотой цепи. Витя проследил за этими движениями, взял ее тонкое запястье и осторожно, но уверенно завел руку девушки ей же за голову, вновь вынуждая ее лечь и чуть прогнуться ему навстречу. И он уже сделал было движение вперед, будучи готовым войти в нее, но она вдруг дернулась назад — испуганно и резко.
— Витя-Витя… — едва слышно пробормотала она его имя, и даже выставила руку вперед, коснувшись пальцами его груди. — Подожди. Нельзя так…
Он не сразу понял, что именно она имела ввиду, и догадался, лишь когда Лизавета смущенно мазнула взглядом ниже. Пришлось прикрыть глаза и глубоко вздохнуть, успокаивая сбившееся дыхание, а затем перегнуться через кровать и схватить валявшиеся на полу черные брюки, в кармане которых и нашлась еще одна блестящая упаковка. Откинув брюки, он повернулся к девушке, и даже в полумраке сумел разглядеть, как потемневшие от возбуждения серые глаза наполнились успокоением. Тихо шурша простыней, девушка села на постели и, взяв у Пчёлкина упаковку, осторожно вскрыла ее. И ему пришлось до боли стиснуть зубы и плотно закрыть глаза, чтобы подавить рвавшийся из груди стон удовольствия, когда она коснулась своими тонкими пальцами области его паха. Он сам учил ее всему этому, и потому-то ее движения вызывали в нем реакцию, совершенно не походившую на то, что испытывал он с другими девушками. Казалось бы, ничего сверхъестественного она не делала, но движения ее были столь плавными, легкими и… родными, что долго терпеть эти пытки становилось выше его сил. И потому-то он схватил ее за руку вновь, прерывая ласку, и потому поцеловал с таким жаром и желанием, что она даже задохнулась на мгновения. Оставив искусанные губы в покое, молодой человек уверенно скользнул ниже, к шее, ключице и груди, одну руку положив на обнаженную спину девушки, второй схватив ее за затылок и медленно отклоняя назад.
Он вошел в нее резко, резче, чем хотел, и на это его движение она выгнулась и издала стон тонкий и высокий. Эта реакция была ему знакома — всегда она так откликалась на движения, ему в сексе с ней несвойственные.
— Т-ш, тихо, тихо, — он склонился над девушкой и едва слышно прошептал ей слова успокоения, руками проводя от ее груди к бедрам и ягодицам, словно желая успокоить и расслабить. И у него получилось — Витя понял это по глубокому вздоху, что вырвался из груди Лизаветы, когда осторожно он развел ее бедра еще шире и закинул ее ноги себе на поясницу. Закусив губу, девушка схватилась за край подушки столь крепко, что даже в полумраке было видно, как побелели костяшки тонких пальцев. Мазнув губами по нежной коже за ухом, Витя сделал несколько плавных движений, неотрывно глядя прямо в серые глаза, которые она не спешила закрывать. Девушка едва заметно кивнула, и это стало сигналом — Пчёлкин продолжил двигаться, с каждым разом погружаясь в нее все глубже и увереннее. Ноготками Лиза впилась в его спину и закусила губу еще сильнее, но глаз так и не закрывала, словно стремясь сохранить этот зрительный контакт, образовавшийся между ними — такой чувственный и интимный. И это казалось ему невероятно ценным и дорогим; и он прижался лбом к ее лбу, не обращая внимания на упавшую вперед прядь собственных волос, что явно мешала, и коснулся губами ее губ, тем самым заставив ее перестать кусать их. И Лизавета закрыла, наконец, глаза, и провела руками по его спине вверх, и запустила тонкие пальцы в его волосы, отчего он содрогнулся и позволил движениям стать резче и отрывистей. Дрожащей рукой он схватил ее за пальцы, которыми цеплялась она за подушку, и сжал их. Толчки усилились, и тихий стон сорвался с губ девушки; она хотела было оторваться от подушки, чтобы прильнуть к Вите, но он не дал ей сделать этого, вдавив в постель еще сильнее и, возможно, чуть резче, чем следовало бы. Тихо и едва разборчиво произнесла она его имя, и он вновь стиснул зубы, дабы подавить рвавшийся наружу стон удовольствия. Теперь уже он двигался ритмично и жестко, чувствуя ее ответные движения ему навстречу, и по учащавшимся стонам ее понимал, что развязка близка.
Лизавета зажмурилась и провела пальцами свободной руки по груди молодого человека. Внутри все дрожало, налитое свинцом, и от удовольствия хотелось кричать, но она сдерживалась изо всех сил, ограничиваясь лишь стонами, и двигалась навстречу ему все уверенней и четче. Долгожданный, но, тем не менее, внезапный спазм сдавил горло, и девушка вскрикнула, не сдержавшись, и прильнула к Пчёлкину, задрожав от сковывавших волн удовольствия, и мышцами обхватила его, как можно плотнее. Витя из последних сил прошептал ей на ухо что-то успокаивающее и несколько раз толкнулся — совсем резко и сильно — доводя до пика и самого себя. Низко и глухо застонав, молодой человек замер, изливаясь в нее, а затем, глубоко дыша и успокаиваясь, осторожно опустился на Лизавету всем телом и коснулся губами сначала уголка ее рта, а затем, откинув налипшую на ее лицо прядь длинных русых волос, кончика носа.