Игра захватила, мы стали таиться глубже, хитрить. Еще через два боя Паша перераспределил нас: назначил меня командиром вместо Антохи. Тогда заартачился Мишаня.
– Я больше не играю, – заявил он, – огурцы пора поливать.
– А мне надо гусей смотреть, – поддержал его и Антоха, разжалованный из командиров в рядовые, – а то залетят к кому-нибудь в огород.
– Схлюздили! – поддел их Паша. – Тоже мне, вояки. Вот так потом и в жизни. – Он сплюнул в сторону.
– Да нет, Паш, – Мишаня мотнул головой, – в самом деле – грядки полить надо…
– Пошли, Лень, коростелей погоняем. Пусть они домой двигают, – предложил Паша и направился в сторону пруда.
Я – за ним, решив, что новый мой друг прав. Однако Петушка не пошел за нами, а двинулся в переулок вместе с ребятами.
Впереди заершилась сухими островками осока, и Паша остановился возле одного из них.
– Ты коростелят видел? – задал он мне неуместный вопрос: но где я их мог видеть в городе? – Ложись в осоку у этого края, а я с другого конца их нагоню.
Я послушно лег в шелестящую осоку, оставив для наблюдения узкий проход, и, притаив дыхание, напряг глаза. Седловинка примятой осоки открывала взору небольшой промежуток между двумя островками зарослей, и там, по словам Паши, должны были появиться таинственные птички.
– Кыш-шш, кыш-шш, – донеслись крики друга, и я еще плотнее припал к пахнувшей сыростью земле, но в прогалине ни одна травинка не ворохнулась. Подумалось даже, что Паша решил подшутить надо мной, и в этот момент, шагах в пяти от себя я увидел темненьких, с белыми пестринками на груди, остроклювеньких птичек, похожих на цыплят с длинными шейками. Сгрудившись, они словно раздумывали, перебегать или нет через открытое пространство. Но Паша подвигался ближе и ближе, зычно покрикивая, и птички, настороженно, цепочкой, быстро пронеслись через неширокий промежуток, скрываясь в осоке напротив. Я даже подумать ничего не успел, ощутить, как исчезло это чудное виденье.
– Видел? – послышался Пашин вопрос.
– Ага. – Я поднялся, отряхиваясь от прилипших на штаны травинок.
– Поймать можно, если бы всем вместе взяться, – по тону голоса было понятно, что Паша все еще сердился на ребят за их уход.
– А зачем? – не поддержал я друга. – Пусть живут – они такие забавные…
Дед собрался в лес за валежником, и после долгих просьб согласился взять меня и Пашу с собой.
– Комары с паутами пожучат – в другой раз палкой вас туда не загонишь, – стращал он, смазывая солидолом тележные оси, – и синяков насобираете…
– Терпимо, – по-взрослому хорохорился Паша, – я с тятенькой бывал.
– Знато дело, слезы из вас, коль заупрямитесь, и хворостинкой не вышибешь, тащите вон сюда хомут.
Паша сразу нашел его под навесом, и я помог ему.
Кольша заводил лошадь в оглобли тележки, улыбался, поглядывая на нас.
– Пупки не сорвите, шкеты, – подначивал он.
– Сам ты малахольный, – обиделся Паша.
– И то правда, – отозвался с неодобрением дед, – родился слабым, еле выходили.
Наперебой полезли в телегу. Дед легонько шевельнул вожжами, и лошадь тронулась. Телега покатилась мягко, без скрипа. Узкая травяная дорога не пылила и тянулась среди высокого, набравшего силу разноцветья. Сбоку и впереди телеги порхали разные птички, многоголосно покрикивали на всякие лады. Мельтешили у цветков яркие бабочки, дикие пчелки и шмели.
– Чечетки, – со знанием кивнул Паша на близких красногрудых птичек. – Жалко рогатки нет – можно было сшибить.
– Все бы вам сшибать, – снова вмешался в наш разговор Кольша, – летают себе и пусть летают.
– Сам будто не бил, – не согласился с ним Паша.
– Бил по глупости, а вы будьте умнее…
Дед сидел впереди, покуривал и не оборачивался, а я помалкивал, не совсем разбираясь в тонкостях разговора.
Телега поравнялась с первым колком. Стрекотали в нем сороки и мелодично посвистывали какие-то птицы. Одна из них промелькнула среди веток ярко желтым оперением и странно, почти по-кошачьи прокричала.
– Кто это? – удивился я.
– А, кошка полевая, – махнул рукой Паша.
Я не понял:
– Говори, кошки не летают.
Кольша рассмеялся:
– А ты послушай, послушай.
– Не морочьте ему голову, – вдруг вмешался дед, – иволга это – птица такая, кричит, что мяукает, а по-местному ее зовут неправильно…
В лесу травы были выше и гуще, в сложном кружеве переплетений. Дед повернул лошадь с дороги в промежуток между двумя березовыми рощицами, и колеса телеги скрылись в траве, больно захлестали по ногам жесткие метелки дудника. В разные стороны сыпанули от телеги насекомые, с криком выпорхнули две большие птицы.