— Бабушка! — испуганно звенит в тишине. Старушка вздрагивает.
— Ну, что еще?
Если сейчас не удастся затеять дипломатичный разговор, Димушка могут изобличить в трусости, а он же как-никак мужчина.
— Бабушка, ты… ты когда-нибудь летала в космос?
— Довольно болтать! Спать давно пора! Закрой глаза и спи. Какой еще космос?
Димушок обиженно вздыхает.
— Космос — это высоко-превысоко… Где звезды, — с достоинством поясняет он, глядя в потолок.
— Эвон где! И чего бы я туда полетела? Чай не рехнулась еще, — ворчит бабушка. — А ты спи, пострел. Глянь-ка, времюшка-то сколько!
— Сколько? — с надеждой подхватывает мальчишка.
Ах, если б бабушка снова включила люстру! Все страхи сняло бы как рукой. Однако старушка не спешит подыматься. Чтобы взглянуть на часы поверх очков, она изгибает шею, как бодливая коза, щурится, мигает дряблыми веками. Но где уж разглядеть в синем мраке маленький будильник, что невидимкой тикает на комоде!
Ворча и покряхтывая, бабушка бредет к выключателю и при свете люстры, который кажется сейчас празднично ярким, долго соображает что-то вслух, водя пальцем по стеклу будильника.
— Девять часов, вот сколько, — подытоживает она наконец свои вычисления.
— И нет, и нет! И вовсе не девять! — торжествует Димушок, которому с кроватки хорошо видны часы. — Когда девять, маленькая стрелка спать ложится, а большая совсем прямо стоит, маленькую караулит. Мне папа рассказывал.
— «Папа, папа»! Все-то он знает, твой папа! Нешто стрелки спать ложатся? Морочит всем голову твой папа.
Вслед за щелчком выключателя комната снова проваливается в синюю мглу. В покоях Кащея Бессмертного и Бабы-Яги не иначе такой же зловещий свет… Какое опять жуткое лицо стало у бабушки — она будто умылась чернилами. Димушок ревностно следит за ней через прутья кроватки… Ох, снова вроде у старой тяжелеет голова, и дыхание какое-то странное, с хрипотцой… Ну, конечно, спит.
— Бабушка!
Старушка передергивается всем телом, издает губами всхлипывающий звук.
— Что еще? Ошалел что ли? Кричать этак… Чего тебе?
О чем же спросить на этот раз? Пить Димушок просил уже дважды. В сказке отказано наотрез. И вот сам собою выскакивает тот неприличный вопрос, который уже давно беспокоит мальчугана.
— Бабушка… — Димушок запинается, пожевывая нижнюю губу. — Бабушка, это правда, что ты — теща?
— Для кого как, — сердито отзывается старушка и шпилькой, вынутой из волос, почесывает в затылке. — Тебе-то кто докладывал об этом? Отец, поди?
— Да, это папка тебя так обзывает, — чистосердечно признается Димушок, но, спохватившись, добавляет поспешно: — Он уже давно так не ругается. Он больше не будет.
Бабушка усмехается. Синие тени сдвинулись на лице. Над губою, темной и жухлой, как прошлогодний лист, показались два длинных зуба, которые всегда наводят Димушка на нелегкие размышления.
— А ты сам-то знаешь, кто такая теща?
— Знаю.
— Ну, кто это?
Мальчуган с головой прячется под одеяло, что-то невнятно шепчет оттуда.
— Чего, чего? Говори ясней!
Одеяло медленно сползает.
— Это вроде ведьмы, — чуть слышно лепечет ребенок, не открывая крепко зажмуренных глаз.
Бабушка нежданно зашлась своим рокочущим грубоватым смехом и так же внезапно умолкла, помрачнела.
— Тоже, поди, папка учил? Про ведьму-то?
— Не, нет! Это я сам придумал, — горячо заверяет Димушок.
— То-то же! Сам… Внучок называется. Бабушка родная у него вроде ведьмы. Эх ты-ы, чучел пучеглазый!.. А спать кто нынче будет? Ты будешь спать наконец или нет? Вот позову Бабая, узнаешь тогда.
— А какой он — Бабай?
— Придет вот, сам увидишь, какой.
— Он с хвостом?
— И с хвостом и с рогами. Увидишь!
— Он черный?
— Да, заснешь ты, мучитель, или нет? — не выдерживает бабушка. — Хочешь, чтобы позвала? — И зловещим голосом негромко заклинает: — Бабай! Где ты там? А ну, иди-ка сюда…
Синий сумрак в углу сгустился как будто еще плотнее, гуще, и все в комнате притихло в жутком настороженном ожидании, только часы на комоде застучали испуганно, внятно.
— Не надо, бабушка, — шепотом взмолился Димушок. — Я не буду больше. Я сейчас засну. Я уже сплю.
Последние слова скрадывает натянутое на голову одеяло.
Теперь бабушка может дремать спокойно: Димушок не рискнет больше выглянуть из своей душной темницы. Отныне повсюду в темноте ему будет мерещиться что-то косматое, темное, с кошачьими глазами. Наутро бабушка уйдет, но таинственный Бабай, вызванный к жизни ее заклинаниями, останется.