БЕРНАР: Милая, дорогая, что ты говоришь! Я виноват. Но одно слово. Поклянись мне, что этот Лиддеваль… Что он никогда не ухаживал за тобой?
ЛИНА (сквозь слезы): Ты только что говорил, что странно клясться из-за пустяков: «вопрос не так важен!"
БЕРНАР: Я говорил о Джоне, а не о Лиддевале. Поклянись!
ЛИНА: Клянусь.
БЕРНАР: Моей головой?
ЛИНА (после нескольких секунд колебания): Твоей головой.
БЕРНАР: Я тебе верю. Я знаю, что ты не могла бы так поклясться, особенно теперь.
ЛИНА: Ты меня измучил!.. Но мне твоя жизнь дороже, чем твое отношение ко мне. Брось меня, но беги… Марсель, я все тебе скажу!.. (Плачет все сильнее).
БЕРНАР: Лина, «бросить тебя»! Разве ты не знаешь, что ты для меня все! Ты для меня дороже, чем жизнь, дороже чем свобода, даже чем честь! Это правда, я ревнив, я помешан! Как могла у меня хоть на минуту, хоть на секунду возникнуть мысль, будто ты, ты можешь говорить неправду! Лина, милая, ради Бога, прости меня! Ложь – и ты, Лина! На меня просто нашло затменье! Нет, нет, я никогда в тебе не сомневался и никогда не усомнюсь! Если тебе не верить, кому же верить? Лина, знай, быть может, меня арестуют, быть может, меня казнят, но я до последнего вздоха буду думать о тебе, мой ангел! Верь мне, я взойду на эшафот с улыбкой, вспоминая тебя, думая только о тебе. Ты останешься для меня воплощением чистоты, самым лучшим из всего, что я видел, самым благородным из всего, что существует на земле!
ЛИНА: Марсель… Нет, не надо… Марсель, я все тебе скажу!
БЕРНАР (не слушая или не понимая ее слов). Мне только будет мучительно-больно вспоминать, что я мог связывать с тобой хоть подобие недостойных мыслей! Только подобие, но и это было клеветой, тяжелым, очень тяжелым грехом. Прости меня!
ЛИНА: Ты должен бежать! Да, мы уедем, уедем в Америку, мы начнем новую, совсем новую жизнь, где лжи и обмана не будет!.. Я стану там другой! Подумай, какая это будет радость, какое счастье! Мы уедем на корабле «Кадмус», он отходит 8 января… Я знаю это потому, что на этом корабле уезжает маленький Джон… Деньги будут! Я завтра продам брошку… Завтра Рождество, магазины закрыты, все равно, мы достанем денег в Париже… Мы будем работать в Америке, я буду делать все, втрое больше того, что я делаю здесь! Я буду стирать белье!..
БЕРНАР: Лина, не все еще потеряно. Быть может, Бельфорское восстание удастся. Нельзя терять голову! Первым делом… Что первым делом? Я сам потерял самообладанье… Что делать? Да, прежде всего нужно уничтожить некоторые бумаги. Постой, у меня есть кое-что в том ящике. (Быстро подходит к столу. Лина тихо вскрикивает, делает два шага вперед и останавливается как вкопанная. Бернар выдвигает ящик. Там лежат деньги Лиддеваля). – Что это?
На его лице выражается изумление, потом тревога. Он смотрит на Лину и темнеет. Лина, оцепенев, смотрит на него остановившимися глазами.
БЕРНАР: Деньги… Тысячи… Что это?
ЛИНА (шепчет почти беззвучно): Деньги.
БЕРНАР: До его прихода у нас не было ничего…
Долгое молчание. Дверь вдруг растворяется настежь. В комнату быстро входит генерал Жантиль Сэнт-Альфонс в сопровождении солдат.
ЛИНА. БЕРНАР. ЖАНТИЛЬ СЭНТ-АЛЬФОНС. СОЛДАТЫ.
ГЕНЕРАЛ (смущенно кланяясь Лине): Полковник, вы арестованы.
ЛИНА: Оставьте его! Я во всем виновата!
ГЕНЕРАЛ (так же): Сударыня, вас никто ни в чем не обвиняет. Мне жаль, что я вас взволновал. (Солдатам). Подождите на лестнице, я вас позову, когда будет нужно. (Солдаты выходят). Марсель, мне очень тяжело исполнять эту обязанность в отношении старого друга и боевого товарища. Но я хотел явиться сюда раньше полиции.
БЕРНАР (холодно): Генерал, я не ваш друг. Вы служите Бурбонам, а я участник заговора против Бурбонов.
ГЕНЕРАЛ: Дело властей выяснить, участвовали ли вы в заговоре. (Понижая голос). Если у вас есть компрометирующие бумаги… (Показывает на камин и отходит к Лине. Тихо). Лина, где нельзя производить обыск? (Замечает на столе деньги). Если это деньги вашего мужа, я должен отобрать их. Но, может быть, это ваши личные деньги?
ЛИНА (еле слышно): Это мои деньги.
ГЕНЕРАЛ: Тогда благоволите их взять.
Лина машинально прячет деньги в ящик, с ужасом глядя на мужа. Он быстро отворачивается, берет из ящика связку бумаг и бросает ее в огонь. Генерал делает вид, что ничего не видит.
ГЕНЕРАЛ: Нет, не в ящик, Лина. Полиция явится сюда через полчаса. Вам пришлось бы объяснять, откуда у вас эти деньги.
БЕРНАР (поспешно): Это наши сбережения за два года.
ГЕНЕРАЛ: Есть ли у вас оружие?
БЕРНАР: Есть. (Вынимает из другого ящика три пистолета).
ГЕНЕРАЛ: Один пистолет? Нет ничего странного в том, что у отставного офицера есть один пистолет. Оставьте его здесь. (Прячет два пистолета в карманы). Больше ничего нет?.. Тогда мы можем идти? (Подходит к двери и зовет солдат. Солдаты возвращаются). Ведите арестованного в комендантуру. Полковник, вы можете проститься с женой.
Бернар, не глядя на Лину, выходит из комнаты. Генерал с изумлением смотрит на него, на Лину, затем, поклонившись, выходит за Бернаром.
ЛИНА (шопотом): Марсель!.. Марсель… (Стук двери внизу. Она растворяет окно. Комната ярко освещается пламенем пожара. Внизу стук шагов). Марсель!.. Марсель!.. (Хватает с подоконника букет и бросает его вниз). Марсель!.. Марсель!..
ЗАНАВЕС.
Гостиная в небольшом домике в одном из глухих штатов Америки. Обстановка как у средних зажиточных людей. Книги. Их не очень много. Гитара. На одной стене портрет Бернара в черной рамке. На другой – портрет Лафайетта и гравюры с тех же картин, которые висели в гостиной замка Лагранж.
ЛИНА. ДЖОН.
ДЖОН (с озабоченным видом сидит у стола с книжечкой в руке. Против него Лина): Сколько всего штатов есть в нашей стране?
ЛИНА: Двадцать четыре.
ДЖОН (с восторгом): Совершенно верно! А сколько в нашей стране было президентов?
ЛИНА: В вашей стране было четыре президента: Вашингтон, Адамс, Джефферсон, Мадисон и теперь Монро.
ДЖОН (огорченно): Лина, Монро на прошлой неделе ушел в отставку. Теперь у нас президент Джон Квинси Адамс.
ЛИНА: Ах, да, я что-то слышала. Но я не виновата: это прошлогодний учебник… Как, опять Адамс?
ДЖОН: Другой. Тот был Джон Адамс, а этот Джон Квинси Адамс.
ЛИНА: Слишком много Адамсов, вы только сбиваете людей с толку. И нельзя называться Квинси! Почему у нас во Франции никто не называется Квинси?
ДЖОН (мягко): Не говори «у нас во Франции», говори «у нас в Соединенных Штатах": ты забываешь, что ты скоро станешь американской гражданкой.
ЛИНА: Срок еще не вышел. (С надеждой). А может быть, меня не примут.
ДЖОН (подсаживается к ней): Лина, зачем так говорить? Франция прекрасная страна, но Америка гораздо лучше. Во Франции твоему первому мужу отрубили голову. Здесь полная свобода, ты можешь думать, говорить, делать что хочешь. Тебя впустили сюда без паспорта, без малейших препятствий, без малейших затруднений, не спрашивая, кто ты, что ты, зачем ты сюда едешь.
ЛИНА: Нет, меня спросили, не собираюсь ли я убить президента Соединенных Штатов. Я ответила: нет. Чиновник, кажется, не был удивлен: вероятно, и некоторые другие отвечали то же самое. Он еще спросил меня, не намерена ли я открыть дом терпимости. Я тоже ответила: нет.
ДЖОН (улыбается): Да, у нас остались эти старые вопросы, но это милый анахронизм, который никому решительно не вредит. Никаких затруднений не было и при нашей женитьбе. (Грустно). Милая моя, может быть, я не должен был жениться на тебе, не имея возможности предложить тебе хороших условий жизни.
ЛИНА (точно что-то вспоминал): Разве я когда-нибудь жаловалась?