— Логично. Но ведь есть пределы и для наших субъективных изменений. Хорошо, если внешние условия лежат в этих пределах. А если они выходят за эти пределы? Например, в условиях нашего климата пренебрежение к одежде, жилью и питанию выходит за рамки биологических возможностей организма. К тому же мы должны ходить на работу и подчиняться правилам нашей коллективной жизни. Нам просто не позволят внутренне измениться так, как ты советуешь. Что тогда?
— Ждать конца. Жизнь коротка. Не успеешь оглянуться, как тебя нет. Немного терпения, и все.
Вино допито. Закуска съедена. Слова все сказаны. Мы прощаемся и расходимся по своим «берлогам». Ночью я фантазирую насчет Невесты. Вот попала бы она в «психушку». Я бы взял ее оттуда под свою ответственность и на свое содержание. Какая прекрасная была бы жизнь! Она бы лежала на моем диване, а я смотрел бы на нее все ночи напролет. Что еще нужно для счастья?!
Сны
Выражение «видеть сон» есть выражение языка зрячих. Оно бессмысленно в отношении слепых. Да и в отношении зрячих оно редко бывает верным. То, что мы называем видением снов, часто не есть видение. Это есть внутреннее состояние тела, которое мы припоминаем в зрительных ощущениях. Поскольку эти состояния бывают различных уровней, мы порою отражаем одно (более глубокое) состояние в другое (более мелкое) с помощью языка зрячих и имеем зрительные ощущения. Слепой говорит, что он видит сны. Но я ему не верю — это самообман. Я попросил его однажды пересказать мне его сон. Он сделал это так, что никаких следов зрительных заметить было невозможно. Сны не видятся, они снятся. Теоретик изучал свои сны с точки зрения действий руками. И он точно установил, что использует зрительные образы и язык нормальных людей с выражением «брать руками» для интерпретации явлений, ничего общего не имеющих с реальным оперированием руками. Сначала у него благодаря этой интерпретации была иллюзия, будто он действует в своих снах руками. Но установив причину иллюзии, он уже не мог переживать ее снова. Жаль, конечно. Но то, что он познал, он все же ценит выше потери. Отсюда я сделал два важных вывода: 1) уроды и во сне остаются уродами; 2) лучше расстаться с иллюзиями, познав их источник, чем жить с этими иллюзиями, — страдание от потери иллюзий выше удовольствия от иллюзий. Страдания в таких случаях возвышают человека в его собственном самосознании, иллюзии унижают. Романтик мне говорил, что сознание неизбежности смерти и ожидание ее иногда облагораживают людей, возвышают их до уровня героев античной трагедии. Он не раз испытал это сам. Я ему доверяю.
Наблюдая за собой, я установил, что перемещаюсь во сне не на нормальных ногах, а на протезах или абстрактно.
А одинокий пьяный инвалид, ломающий костыли, теперь мне снится почти каждую ночь. Я к этому сну привык и не стараюсь уклониться от него. Психолог, которому я рассказал про сон, сказал, что я правильно поступил, отдавшись во власть кошмарных снов, что такие сны — стихийная форма медитации, что если я хочу, он научит меня заниматься медитацией на хорошем медицинском уровне. Но я от его предложения отказался. Мне кажется, что в способности страдать больше человеческого, чем в способности как-то смягчать страдания или уклоняться от них. Страдание есть самая сильная форма ощущения жизни.
Живи
Зашел Солдат. Уже основательно пьяный.
— Дай пятерку, и я тебе уступлю Настьку на всю ночь, — сказал он, протягивая руку. — Ну, по рукам?!
Я взял его руку и стиснул так, что он опустился на колени, побледнел и чуть не потерял сознание.
— Вот чудак, — протянул он, когда я отпустил его руку. — Ему хочешь сделать добро, а он!..
— Если я услышу от тебя еще раз нечто подобное, я тебя раздавлю, как червяка.
— Ну и дурак будешь. Я далеко не худший экземпляр рода человеческого. А если кого-то непременно хочешь шлепнуть, то шлепни лучше Сусликова или Маоцзедуньку. Хоть какая-то польза человечеству будет.
Солдат ушел занимать деньги у Правдеца, забыв о том, что еще вчера называл его подонком и клялся, что с ним вместе даже в туалет не пойдет. Через полчаса зашла Невеста.
— Где Солдат?
— Я не нянька твоему Солдату. Кончай ты этот дурацкий роман. Он оскорбителен для женщины.
— Мне надоели твои нравоучения. Я не маленькая, сама знаю, что делать.
— Он предлагал мне уступить тебя на одну ночь за пять рублей.
— И ты, конечно, пожадничал?
— Я не давал тебе повода для таких пошлостей. Во избежание их в будущем прошу больше на этот диван не рассчитывать.