- Кто я такой, чтобы одобрять или не одобрять чьи-то поступки? - Он умолк, затем его точно прорвало: - Скажи, ты не хотела бы переехать в Нью-Йорк? Мне там предлагают работу. Помнишь Томми Максуэла? Я встретил его в отеле. От него-то я и узнал об этом.
Она просияла.
- Ты хочешь сказать, что есть вакансия в Колумбийском университете?
- Это не университетская работа, - объяснил Эрик, сдерживая раздражение. За последние полтора дня он много пережил, и ему было досадно, что такой близкий человек, как Сабина, не понимает перемены, происшедшей в его взглядах. И к этой переоценке ценностей он пришел так мучительно, что даже самая мысль о том, что надо рассказывать ей все, шаг за шагом, привела его в ужас. - Речь идет о работе в промышленности. Максуэл бросил научную работу. Это место предлагали ему, но он отказался, потому что, - сказал Эрик с нарочитой небрежностью, - жалованье там на первое время четыре с половиной тысячи.
- Четыре с половиной тысячи! Это восемьдесят с чем-то в неделю!
- Ну, а он сейчас зарабатывает больше десяти тысяч, - сказал Эрик.
Сабина недоверчиво взглянула на него.
- Но ведь ты говорил, что никогда не станешь работать в промышленности.
- Мало ли что я говорил. Ты хотела бы жить в Нью-Йорке, не правда ли?
Он увидел в ее глазах отражение собственного страдания.
- Ты как-то так об этом говоришь... Если я неправа, скажи мне.
- Нет, ты права, - медленно сказал он и отвернулся. Снова ее теплая легкая ладонь легла на его руку, и Эрик почти болезненно ощутил ее близость. Только накануне он просил о любви другую женщину, и как бы ни был Эрик в ту минуту нерешителен, он знал, что, если б она согласилась, отступление было бы невозможно. В нем жило яркое воспоминание об этой минуте, но не менее остро он чувствовал, что на свете нет никого роднее и ближе Сабины. Он робко улыбнулся. - Знаешь, не хочу я этой проклятой работы.
- Тогда поедем кататься, Эрик, - умоляюще сказала она.
Он встал, совершенно измученный.
- Ладно, только, ты сама будешь вести машину.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Эрик рассказал Траскеру о результатах своих переговоров с Мэри. Он кратко и сухо изложил окончательные выводы, стараясь скрыть собственное разочарование за честной объективностью.
- Мы сделаем прибор, - сказал Траскер, немного подумав. - Мы будем работать так, словно это дело абсолютно решенное. Если у Ригана есть на этот счет какие-либо соображения, так пусть он первый их и выскажет.
Когда через полтора месяца они, наконец, представили свои планы и смету, Риган сказал, что они могут приступить к работе, не дожидаясь ответа. Он держался холодно и официально.
- Мне придется изыскивать средства специально для вас, - объяснил он. Весьма возможно, что дело затянется надолго. Тем временем берите все, что вам нужно, под мою Ответственность. Я сам буду подписывать ваши требования на оборудование.
Такая готовность совсем было обезоружила их, но вскоре они поняли, что за каждой коробкой шурупов или моточком паяльной проволоки они должны обращаться к Ригану или к его секретарше.
- До каких же пор это будет продолжаться? - запротестовал Эрик через два месяца. - Ведь любой аспирантик имеет право брать все, что нужно для опытов, прямо со склада!
- Подождем еще немного, - сказал Траскер. - Не так-то легко перестроить университетский бюджет в середине года. Даже если он это делает нам назло, все равно работа идет своим чередом.
- Ладно, - ответил Эрик. - Но попомните мои слова: мы с вами два маленьких принца в башне, и когда в подземелье найдут наши косточки, вы спохватитесь, да поздно.
- Вы хотите бежать отсюда? - в упор спросил Траскер.
- Куда мне бежать? Сейчас не меньше чем полгода придется ждать какого-нибудь места, да и неизвестно, дождешься ли вообще. А я по уши влез в долги за мебель. Бежать я не собираюсь, но и не желаю, чтобы Риган помыкал мной, как круглым идиотом.
- Послушайте, Эрик, мы с вами согласились на то, что, по словам Лича, сулило нам хорошие перспективы. Но Лич умер, а с ним и наши надежды. Если вам хочется злиться, так злитесь на меня за то, что я вас втянул в эту историю.
- Вы не виноваты.
- Тогда забудем об этом, - сказал Траскер. - Нытьем тут не поможешь.
- Это, по-вашему, нытье?
Траскер засмеялся.
- Так меня всегда одергивает моя Эллен. Мне кажется, что я пылаю благородным негодованием, а она говорит, что это нытье. Кстати, мы приглашаем вас с Сабиной во вторник на обед. Эллен будет звонить Сабине. Я пригласил и Хьюго, но вы же его знаете - от него никогда не добьешься определенного ответа.
Хьюго Фабермахер до последней минуты не мог решить, идти ему к Траскерам или нет. В понедельник, в свежее весеннее утро, на пути в библиотеку, он догнал Сабину, возвращавшуюся домой с покупками. Он пошел рядом с нею, играя с Джоди, который был страшно доволен, что его наконец посадили в коляску среди свертков, - он устал от длинного подъема на холм. Хьюго улыбнулся, глядя на ребенка сверху вниз.
- Смотрите, как он развалился, точно король среди своих сокровищ, грустно сказал Хьюго. - Весь мир принадлежит ему.
Сабина засмеялась.
- А между тем он считает личным оскорблением, когда я беру с собой коляску. По правде говоря, я беру ее не столько для него, сколько для свертков.
- Дайте-ка я покачу, - сказал Хьюго и, взявшись за ручку коляски, зашагал прямо и строго, словно желая своим видом показать встречным студентам, что нет ничего странного, если преподаватель катит детскую коляску.
Он избегал смотреть Сабине в лицо и не очень охотно поддерживал разговор, видимо, вполне довольный и тем, что идет с нею рядом. Часто встречаясь с Хьюго, Сабина не могла не догадаться о его чувстве, но она давно решила держаться так, словно между ними нет ничего, кроме приятельских отношений, которые так естественны между женщиной и товарищем ее мужа. Она твердо верила, что любовь без поощрения держится на-очень зыбкой почве. Выкажи она сочувствие к его страданию, это подействовало бы на Хьюго так же, как если бы она предъявила на него жесткие права.
Она не боялась признаться себе, что находит его привлекательным, и это ее нисколько не смущало. По ее мнению, замужняя и влюбленная в мужа женщина вовсе не должна оставаться нечувствительной к обаянию других мужчин. Если бы ей нравился кто-нибудь до встречи с Эриком, вероятно, он продолжал бы нравиться ей и теперь, но она была уверена, что смогла бы разграничить эти два чувства. Следуя какому-то особому инстинкту, она всегда поступала разумно.
Однако при всей своей уравновешенности Сабине все-таки приходилось следить за собой, чтобы не поддаваться чувству симпатии к Фабермахеру в его отсутствие и его обаянию, когда они бывали вместе. Она не понимала, почему такой человек, как Хьюго Фабермахер, мог ею заинтересоваться, и ей казалось, что если бы она ответила ему взаимностью, он в конце концов разочаровался бы в ней. Не то чтобы она считала Эрика менее разборчивым или проницательным, чем Фабермахер, но просто Эрик был несравненно понятнее и человечнее. У нее с Эриком так много общего, а разве можно себе представить, чтобы у Фабермахера были какие-то общие интересы с нею. И все-таки он ей очень нравился.
- Вы будете завтра у Траскеров? - спросила она наконец.
Он пожал плечами.
- Вряд ли. Надо будет сказать им об этом.
- С тех пор как вы вернулись из Чикаго, мы вас почти не видим.
- Из Чикаго? - он глядел в сторону, но лицо его залилось краской. - Мне не следовало туда ездить.
- Все в ваших руках, - тихо сказала она.
- Для вас, может быть, жизнь проста. Для меня - нет.
- Вы сами ее осложняете.
Он тихонько засмеялся.
- Вы либо очень сильны духом, либо очень неопытны.
- Позвольте мне все-таки надеяться на лучшее, - улыбнулась она.
- Позволяю, и больше того, желаю вам всяческого счастья, но вы правы в одном: я должен больше бывать на людях.