"Вот и все, - думал он. - Кто я такой и на что способен - я не знаю и могу только догадываться".
Но в то же время он уже не только догадался, но и решил, как быть дальше. Теперь его занимал другой вопрос: не пойти ли прямо на почту и не отправить ли телеграмму сейчас же? Нет, он слишком долго был наедине со своими мыслями, ему сейчас очень не хватало Сабины. И Эрик повернул домой.
Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вошел в дом, была книжка Джоди, валявшаяся на полу. Эрик рассеянно поднял ее и передал Сабине. Она взяла книжку, устремив на него печальный вопросительный взгляд.
- Я безработный. - Он осторожно тронул ее за плечо. - Ты не бойся, Сабина. Как-нибудь проживем.
Он поцеловал ее в лоб и пошел к телефону.
- Примите, пожалуйста, телеграмму, - сказал он, вызвав телеграф. Мистеру Томасу Максуэлу, город Спокэн, штат Вашингтон. Текст следующий: "Окончательно решил переключиться на работу в промышленности. Можно ли рассчитывать на нью-йоркскую вакансию? Могу выехать немедленно". Телеграфистка повторила текст телеграммы, и он сказал ей свое имя.
Повесив трубку, Эрик обернулся и встретился взглядом с Сабиной. Вот он сделал наконец решительный шаг, но озлобление и растерянность, толкнувшие его на это, все-таки не проходили.
- Значит, ты говорил с Риганом, - сказала она. Это был не вопрос, а спокойное утверждение, но глаза ее глядели тревожно.
"Как же ей не тревожиться, - подумал Эрик. - Куда мы теперь денемся"?
- Конечно, - сказал он. - Черт возьми, Сабина, у меня уже не было выбора. Он меня не увольнял, я сам ушел! Иначе я не мог. Легко было Траскеру говорить: "Подождите, пока я найду вам место", но после сегодняшнего разговора я уже не могу ждать. Может, ты считаешь, что мне не следует поступать на службу в эту нью-йоркскую фирму - конечно, если там еще есть вакансия, - так я откажусь. Я что-то ничего уже не понимаю.
- Я считаю? Эрик, ведь это твоя работа и твоя жизнь. Ты сам должен знать, чего ты хочешь.
- Я хочу только уехать отсюда поскорее, - выпалил он. - Если это и есть жизнь ученого, так черт с ней! С самого начала попадаешь под гипноз лживого утверждения, будто нет ничего прекраснее и благороднее чисто научной, исследовательской работы. Ты, мол, принадлежишь к "передовому человечеству". Пусть другие занимаются разными глупостями, но ты работаешь на вечность. А на деле получается, что ты просто паршивый маленький учителишка и все на тебя плюют. Лаборатории существуют только для приманки. Ты должен быть благодарен за то, что тебе дают несчастные сорок долларов в неделю, хоть этого и не хватит, чтоб послать детей в колледж, когда придет время. Дело даже не в Ригане, мне и без него все это опротивело. Глядя на здешних людей, которые вовсе не являются патологическими уродами, я чувствую, что больше не могу! Одна мысль, что я рискую превратиться в такого ручного кролика, приводит меня в ужас!
- Ты-то! - сказала она. - Ты никогда таким не будешь.
- Не говори так! - страстно воскликнул Эрик. Сабина удивленно взглянула на него. На мгновение он мысленно перенесся к своему разговору с Риганом. - Поверь мне, все может быть!
- А если ты станешь работать в промышленности, все будет иначе? спросила она.
- Ладно, я откажусь от этой проклятой работы.
- Я ведь не для того, чтобы тебя поддразнить, Эрик. Я просто спрашиваю. Ты всегда отзывался неуважительно об исследовательской работе в промышленности.
- Какое я имею право судить об этом? Конечно, это правда, что проблемы, над которыми приходится работать в промышленности, далеко не так интересны, как научные проблемы, но, по крайней мере, там игра идет в открытую. Компании заинтересованы только в том, чтобы выручить побольше денег. Если твоя работа им выгодна, к тебе относятся хорошо. Если нет уходи вон. Здесь же, в университете, человек может быть умным, талантливым, смелым - каким угодно, но вне лаборатории, кабинета или библиотеки он ничто, и не дай бог, если он не угодит членам попечительского совета. И если уж мне суждено трудиться на какого-нибудь попечителя, который состоит в совете только благодаря своим деньгам, так лучше уж работать у него на заводе и получать приличное, честно заработанное жалованье, чем служить декорацией для его меценатства, которым он всласть развлекается на досуге.
Он взглянул на Сабину, и вся его запальчивость мигом исчезла.
- Сабина, родная, только не бойся. У нас на книжке почти сто долларов, да еще машина...
- Я не боюсь, Эрик, - сказала она. - Правда, не боюсь.
- Нет, боишься. Ты думаешь, что нам опять будет трудно, как раньше, когда мы не могли пожениться, а ведь теперь у нас есть еще и Джоди. Ты осуждаешь меня за то, что я сделал.
- Эрик, перестань, пожалуйста! Что сделано - то сделано, и я ни в чем тебя не виню.
- Но ты не спрашиваешь меня о Ригане, - сказал Эрик.
- Вряд ли тебе сейчас хочется говорить о нем. Судя по всему, он задал тебе жару.
- Какого там, к черту, жару! - голос его звучал страдальчески. - Как раз наоборот. Он предложил мне повышение. - Сабина широко раскрыла удивленные глаза. - Он думал, что раз я остался, значит я не согласен с Траскером, и хотел мне заплатить за это. Он предложил мне должность младшего профессора.
Сабина нахмурилась.
- И ты мог подумать, что я посоветую тебе согласиться?
- Ты? - Он нервно провел рукой по волосам. - Неужели, по-твоему, я из-за этого два часа бродил по улицам и раздумывал, что я за человек? В том-то и дело, что меня самого одолело искушение. На какой-то миг я действительно обрадовался возможности прочно утвердиться в университете и зваться _профессором_ Горином. Да, да! Я сказал себе: если все эти негодяи заботятся только о своем благополучии, то почему бы и мне не подумать о том же? Может, промолчать и принять это повышение? И знаешь, если мне могла хоть на секунду прийти в голову такая мысль, значит мне надо немедленно расстаться с научной деятельностью. Дело не в Ригане и даже не в этих людях, которые не пожелали поддержать Траскера, - дело в том, что и я могу стать таким, как они.
Его угнетало ее молчание. За последний месяц они нередко ссорились, и сейчас им было трудно разговаривать по душам, так как недавние обиды еще не изгладились из их памяти.
- Теперь ты видишь, какой я, - покорно сказал он. - Правда, эта мысль держалась у меня какую-то долю секунды, но все-таки она появилась.
- Ох, Эрик, я совсем не об этом думаю! - пылко воскликнула Сабина со слезами в голосе. - Неужели ты никогда не можешь догадаться, что у меня на душе? Нет, ты просто дурак!
- Знаешь, Сабина, я просто тебя люблю, - сказал он. - Ты такой славный малый!
Она подошла и поцеловала его.
- Почему ты должен мучиться и стыдиться этой мысли? Ведь в конце концов ты все-таки поступил честно?
- И с тобой я поступил честно?
- Конечно. - Не видя ее лица, он чувствовал, что она улыбается. - Ты всегда был со мной честен. Ну идем, я дам тебе позавтракать, хоть ты и безработный.
Эрик следил глазами за Сабиной. Может быть, ему было бы легче перейти на положение безработного, если бы у него не было ни жены, ни ребенка, но когда он пытался представить себя одиноким, его охватывало отчаяние. Ничто в мире не могло сравниться со счастьем быть вместе с нею. Разумеется, это правда, что для мужчины самое важное в жизни - работа, но он знал, что жизнь его потеряла бы смысл без Сабины и Джоди. Он обошел вокруг стола и поцеловал ее в лоб. Ему стало чуточку легче, но все-таки сердце его болезненно ныло от сознания, что он безработный, и от глубокого разочарования. Еще никогда в жизни ему не было так тяжело.
5
Пять лет назад Эрик и Сабина уезжали из Нью-Йорка в вагоне третьего класса. Теперь они возвращались туда в спальном купе. Тогда они переживали свой медовый месяц, теперь у них был Джоди, а прежняя наивная уверенность в будущем сменилась робкими надеждами. Эрик сидел спиной к движению поезда, напротив Сабины и Джоди. Мальчик не отрывался от окна и что-то беспрерывно лепетал, разговаривая сам с собой, с автомобилями, коровами, деревьями, домами и людьми, мелькавшими мимо. Он был захвачен этим увлекательным разговором, а родители смотрели на него с ласковым любопытством, немножко завидуя и немножко огорчаясь, что он так мало в них нуждается. Время от времени, когда Джоди произносил какую-нибудь забавную фразу, Эрик и Сабина переглядывались и, убедившись, что без слов понимают друг друга, на мгновенье забывали о мальчике; при этом каждый озабоченным взглядом как бы спрашивал у другого: "Тебе хорошо?"