- Допустим, но не лучше ли сэкономить полгода или год и сразу сказать мне, в чем дело?
- А я и сам не знаю. Это уж ваша забота. Мне ясно одно: необходимо пересмотреть основной принцип работы режущих станков. До сих пор никто даже и не думал об этом. А от этого принципа зависит конструкция каждой машины, которую мы строим. Слушайте, - нетерпеливо перебил он себя, - ведь вы даже не понимаете, о чем я говорю! И не сможете понять, пока не войдете в работу. Мы впервые с двадцать девятого года стали получать прибыль, и я хочу потратить часть этих денег на поиски некоторых усовершенствований. Повторяю, мне все равно, с чего вы начнете. В прошлый раз вы тут толковали с Педерсоном об электронной системе управления. Вот для этого и оборудуйте себе лабораторию. А если потом заинтересуетесь чем-нибудь другим, можете это оборудование сменить. И не скупитесь на расходы. Если будете тратить слишком много, я вам об этом скажу. А пока я вам больше ничего не могу сообщить, потому что и сам ничего еще не знаю.
Тернбал дал понять, что разговор окончен. Эрик встал, и, когда он вышел из круга резкого света, у него было совсем другое лицо, просветлевшее и улыбающееся. Ему нравился Тернбал и нравилась работа.
- Знаете, на что это похоже, мистер Тернбал? - медленно сказал он. - На грезы физика.
Тернбал уже успел нажать кнопку внутреннего телефона и поднести к уху трубку. Он сощурился и прикрыл микрофон пухлой ладонью.
- Все-таки время от времени спускайтесь на землю и сообщайте мне о ходе работы.
Эрик улыбнулся, кивнул Тернбалу и вышел.
2
Он был так доволен своей новой работой, что все его поступки, мысли и чувства пронизывала радость, которая, словно искристая жидкость, заполнила собою все закоулки его мозга. Сабина тоже заразилась его веселой бодростью.
Первый месяц в Нью-Йорке они прожили у родителей Сабины. Оставляя Джоди у бабушки, Сабина бегала по городу в поисках квартиры. Она выбрала район к западу от Сентрал-парка, исходила все улицы и осмотрела семьдесят с лишним квартир, пока не остановилась на одной, которую решила показать Эрику.
Это была вполне современная квартира в четыре комнаты, с окнами, выходящими на крыши домов из бурого известняка, за которыми виднелись деревья парка. Сабина показывала мужу вид из окон, глубокие стенные шкафы, кухню, оборудованную всеми удобствами, ванну, выложенную голубым кафелем, но он больше всего смотрел на нее самое. Лицо ее разгорелось и сияло от счастья.
- Я давно уже не видел, чтобы ты так радовалась, - заметил он.
- Мне кажется, мы сможем платить семьдесят пять долларов в месяц. Сможем, правда?
- По-моему, да, - медленно ответил он и улыбнулся. - Особенно, если это тебя так радует.
Он подошел к окну, Сабина последовала за ним.
- Помнишь, как мы целые вечера напролет бродили по улицам, когда я был аспирантом? У меня так и стоит перед глазами пустынный, темный Бродвей... - Он покачал головой. - Удивительно, что мы тогда так редко плакали.
- Это было еще не самое худшее время, - сказала она. - В тот год, когда родился Джоди, было хуже. Я особенно запомнила, как ты в первый раз уехал в Нью-Йорк на заседание Физического общества. Я знала, что тебе нужно поехать, хотя бы для того, чтобы немножко проветриться, но я все время боялась, что ты не вернешься. Я даже не смела себе в этом признаться, но в душе все-таки очень боялась.
Он пристально посмотрел на нее и отвернулся. Эту поездку он запомнил только потому, что познакомился тогда с Мэри. Интересно, где она теперь, подумал он. Но как он мог быть настолько слепым, чтобы не заметить, сколько в то время пришлось вынести Сабине! Он обнял ее.
- Не знаю, что хуже, мои ли воспоминания или твои, но давай забудем о них. В этой квартире мы начнем новую жизнь. - Он обернулся к ней. Хорошо?
Сабина поцеловала его в щеку, и с минуту они с нежностью глядели друг другу в глаза.
- Хорошо, - мягко сказала она.
Никогда еще они так не наслаждались своей близостью, как в это лето. Уже в третий раз они заново влюблялись друг в друга, и каждый раз эта влюбленность приобретала какой-то новый оттенок. В Арджайле они искали друг в друге забвения от того мрачного ощущения безысходности, которое давило на них, пока Эрик работал под началом Ригана. Теперь же их связывала радость: оба бурно радовались своему полному освобождению от какого бы то ни было морального или материального гнета. В промежутках между такими периодами влюбленности их связывали взаимная нежность и уважение. Сейчас Эрик был влюблен по-другому, по-новому. С его лица почти не сходила затаенная улыбка.
Однажды, жарким воскресным днем, он вдруг разгадал простой секрет своего нового счастья. Он решил повезти Джоди и Сабину на Кони-Айленд; Сабина пыталась возражать, но выяснилось, что Эрик еще никогда там не бывал, и она уступила. Они ехали в душном, переполненном вагоне метро, но даже когда оказалось, что весь пляж забит до отказа, ни он, ни она не почувствовали особого раздражения или огорчения. Они немного погуляли по деревянному причалу над морем, наслаждаясь золотисто-голубым сияньем дня, перекусили бутербродами с колбасой, купили Джоди мороженого и наконец поехали в Нью-Йорк на такси. Проезд до Нью-Йорка стоил по таксе пять долларов. Эрик с удовольствием развалился на мягком сиденье открытой машины и, поймав себя на том, что ощупывает бумажник, вдруг улыбнулся. Вот в чем секрет - несколько лишних долларов в кармане. Где бы они ни очутились, как бы им ни было жарко, тесно или неудобно, с деньгами всегда можно найти выход.
Атмосфера влюбленности окружала их и по вечерам, когда они гуляли вдвоем. Они не искали общества друзей. Первый, кто позвонил им, был Тони Хэвиленд. Он проводил лето за городом, а сейчас приехал ненадолго в Нью-Йорк. Узнав у Сабины номер телефона, он позвонил Эрику в лабораторию.
- Я сегодня должен встретиться с одной приятельницей, - сказал Тони. Давайте пообедаем все вместе, а потом поедем куда-нибудь в театр. Вы видели "Графиню"? Там играет Дороти Хойл, с которой я вас познакомлю за обедом.
- О, с удовольствием. Сабина тоже будет рада. Я еще никогда не был знаком ни с одной актрисой. Где мы встретимся?
Они встретились в семь часов вечера в ресторане, занимавшем подвальный этаж большого дома на Парк-авеню. По-видимому, это был очень шикарный и дорогой ресторан. Эрик и Сабина пришли немного раньше и сели в небольшом холле между баром и обеденным залом. Посетителей в этот час было мало, но в каждом человеке, входившем в ресторан или проходившем через холл, чувствовалась та особая уверенность, которая в представлении Эрика всегда связывалась с образом Тони Хэвиленда. Много лет назад, когда Эрик только начинал работать с Хэвилендом, он однажды встретился в его кабинете с полным, хорошо одетым мужчиной и дамой, которую он потом застал на квартире у Тони. Эрик вспомнил, что в этой паре - фамилия их была Питере ему бросилась тогда в глаза такая же неуловимо вызывающая манера держаться, словно весь мир должен признавать их превосходство просто потому, что они сами внутренне ощущают его. Эта уверенность долго оставалась для Эрика загадкой, и ответ на нее он нашел только во время поездки на Кони-Айленд, когда понял, что двадцать долларов в кармане могут избавить его от любых неудобств.
Тони явился один, ровно в семь. Он был без шляпы, в темном, отличного покроя костюме из какой-то летней ткани, отливавшей шелковистым блеском. Ответив на поклон метрдотеля, он огляделся кругом, рассеянно скользнул взглядом по Сабине, но, увидев рядом с ней Эрика, тотчас же улыбнулся. Они пожали друг другу руки. Эрик заметил, что у Тони поседели виски, а под глазами появились морщины и темные круги.
- Ну-ка, покажитесь, Эрик, - сказал Тони. - Вы действительно становитесь похожи на промышленного магната. Впрочем, вам еще надо отрастить брюшко. Но должен сказать, что я впервые вижу вас в хорошо сшитом костюме.
Эрик засмеялся.
- Вы помните Сабину, не правда ли? Сабина, это Тони Хэвиленд.
Тони с улыбкой поглядел на нее.
- Я бы вас никогда не узнал. Честно говоря, минуту назад, войдя сюда, я подумал: кто это такая?