— Больницы нет, ее сожгли немцы. В соседнем селе живет фельдшер Гудзий. Километров восемь отсюда... А в Ивановке работает доктор Милославский. Это — восемнадцать километров.
Поехал с Ярматовой к фельдшеру.
Встретил Гудзий приветливо. Это был старый ротный фельдшер. Лицом он был удивительно похож на запорожца из картины Репина: круглоголовый, бритый, с двойным красным затылком и свисающими белыми усами. Щеки сохранили молодой румянец, глаза хитровато светились.
Гудзий выслушал нас внимательно.
— Люди ослабели, измотались... Физически и духовно... Они будут гореть, как сухой хворост. Понимаете? — заключил я.
— Одну минуточку, а может, это грипп, а не тиф... — попытался возражать фельдшер. — Погода сейчас гриппозная, дожди, слякоть... Простуды в такое время много... Знаете...
— Нет, тиф, товарищ Гудзий, — перебила Ярматова. — Это тиф...
— Так, тиф, говоришь, дочка...
— ...Старший лейтенант медицинской службы, — поправила Ярматова.
Гудзий надел очки и взглянул на Фаину с таким видом, словно он рассматривал винтик в карманных часах.
— Хорошо, товарищ старший лейтенант... Тиф видел... Разберусь.
Потом я рассказал, что нужно сделать на первых порах: обойти все село, выявить больных, потом изолировать. Ярматова останется в этом селе. Лучше всего на квартире фельдшера.
Гудзий перевел взгляд на «винтик».
— Завтра мы подошлем вам еще людей. Нужно будет построить бани и дезкамеры, — заключил я.
На выходе фельдшер меня окликнул:
— Одну минуточку... Объясните, доктор, что это за медикамент?
Он снял с полочки коричневую бутылочку и передал мне. На ней была этикетка «монометиловый эфир купреин».
— Это — хинин, — возвратил я склянку.
Гудзий широко улыбнулся.
— От спасибо!.. Благодарю.
Это был способ, каким Гудзий определял эрудицию и знания врачей. Мне посчастливилось: «экзамен» я выдержал.
В дверях он крикнул мне вдогонку:
— Все сделаю, как нужно! Не беспокойтесь...
Улицу затянуло серой дымкой дождя. Воздух напоминал взболтанную мутную воду, в которой перемешались миллиарды подвижных частичек — капелек. Тревожно всхлипывал на пепелище какого-то дома лист железа. Слышался еще запах горелого, хотя вокруг уже давно ничего не горело. Под копытами лошади чавкала и всплескивала жидкая грязь.
Вспаханная танками земля за селом угнетала своей хмурой, неживой бесконечностью.
Теснились в голове мысли. Конечно, это будет последняя война. Кончится она, и все силы войны будут истреблены навеки. Люди поклянутся над могилами павших: никогда не воевать... Никогда!
* * *
Санотдел армии приказал врачам и сестрам нашего госпиталя ликвидировать очаги тифа в районе Большая Зимница — Калита — Ивановка — Березовка.
Начались страдные дни. Вставали мы с рассветом. Часто вовсе не ложились спать. Ездили по селам, читали лекции, строили бани, дезкамеры, бараки, изоляторы. В то же время лечили своих раненых.
Лазарев инструктировал колхозников. Нет котлов для бань? Пользуйтесь бочками из-под бензина. Отливы? Ройте ямы-приемники позади бань. Нет подходящей избы? Тогда пользуйтесь сараем, амбаром, коровником. Их можно отеплить соломенными матами. Нет амбаров, сараев, коровников? Оборудуйте любую каменную коробку, оставшуюся после пожара.
Лазарев раздавал колхозникам планы дезкамер — кирпичных, железных, камер-землянок. Без дезкамер нельзя было рассчитывать на успех.
Ярматова переселилась в Калиту. Столкнувшись с серьезными трудностями, она попросила приехать в село замполита Каршина и меня.
Простуженным голосом, морща лоб, сказала:
— Не осуждайте. Я мало успела. Колхозный бригадир отказывается строить дезкамеры и баню... Милославский игнорирует меня.
Глаза Ярматовой вспыхнули, видимо, от слез.
Заметив нас, бригадир двинулся навстречу, отряхивая солому с одежды.
— Баню и дезкамеру строишь? — спросил Каршин.
Бригадир развел руками:
— Когда ж строить? По горло, товарищ начальник, занят распиловкой дерева. Землянки строим для народа... Жить-то негде. А дезкамера — разве это наше дело? Медицина пусть ее строит.
— А что такое тиф, ты знаешь? — наседал на бригадира Каршин.
— Чего ж. Сам болел тифом... Не умер, живой, видите...
— Да, уж вижу, что живой...
Мы направились к колхозникам, поздоровались с пильщиками. Бригадир независимо прислонился спиной к козлам. Вызывающе попыхивал цигаркой. На козлах пожилой колхозник вгонял в распил клин, чтобы не заедало.