Каршин уставился на бригадира.
— А что такое дезкамера, знаешь? И зачем она нужна, тоже знаешь?
— Знаю, конечно, — огрызнулся бригадир.
— Положим, в вашей деревне есть уже дезкамера, есть также баня. Допустим, их уже построили. А теперь скажи: что бы ты сделал с человеком, который вдруг развалил бы их? Ну, что? — неожиданно спросил замполит.
— Ясное дело, судили бы.
— Тогда и тебя судить нужно... Вред для народа один: что развалить, что не построить. А за одинаковый вред — одинаковый ответ. Правильно я говорю? — обратился Каршин к пильщикам.
Пожилой колхозник отозвался одобрительно:
— Правильно! Доктор-девушка все тут нам растолковала. Каждый понял, а вот бригадир артачится. Тиф, что и говорить, косит чисто. Вы уж помогите, спасайте людей...
Из Калиты поехали в Ивановку. По дороге взяли с собой Гудзия.
Сидя в бричке, Ярмзтова не то возмущалась, не то сокрушалась:
— Вот видите, вы явились, и бригадир теперь все сделает. А меня он не слушал. С Милославским тоже трудно... Все твердит, что тиф — это стихия, укротить которую невозможно. Эпидемии, мол, сами иссякают, а мы можем только лечить больных.
— А слышали, что сказал пожилой колхозник: «Доктор-девушка все тут нам правильно растолковала». Нет, вы на высоте, — подбодрил Каршин. — А с Милославским сейчас познакомимся...
Доктора застали на квартире. Он жил в собственном особнячке с верандой. Была у него страсть: куры. Во дворе стояли разного вида курятники: просторные, теплые, защищенные от сквозняков. В курятниках, посыпанных золой и сечкой, ходили важные брамапутры и голландки с полными цветистыми гребнями. Гитлеровцы почему-то не разграбили «ферму» доктора.
Встретил нас шумно, суетливо-приветливо. Сразу же посадил за стол. Приказал жене подать гостям чаю.
— Вас, как и меня, — заговорил Милославский, — волнуют судьбы населения. Именно это явилось причиной того, что вы, бросив важные дела в госпитале, приехали к нам.
Гудзий взглянул через плечо на Милославского.
— Одну минуточку. Чаю нам не надо. Як у вас дела с тифом?
— Июнь...
— Что — июнь? — переспросил Каршин.
Милославский, перегнувшись через спинку стула, достал с этажерки книгу с готовыми закладками.
— Вот видите, — он обошел всех нас, показывая книгу с диаграммами. — Ноябрь, декабрь, январь... Эпидемия неуклонно растет. Далее — февраль, март, апрель, май... Кривая держится. Июнь — вот решающий месяц!
— Так и случилось бы, если бы мы отказались влиять на события.
— Июнь — не решающий? Тогда какой же месяц вы считаете решающим? — удивился Милославский.
— Тот, когда решительно берутся за дело.
— В вашей деревне — новая вспышка тифа. Это тоже стихия? — вмешалась в разговор Ярматова.
С грохотом отстранив стул, встал из-за стола Каршин.
— Стихия? А мы с вами, — Каршин жестом изобразил волну, — утлые челны на волне. Дело ясное: вы не изолировали одного больного, он стал источником новых заболеваний — вот причины вспышки.
— Позвольте, — защищался Милославский, — виноват ли я в том, что не распознал тиф? Я сомневался в симптомах.
— Раньше изолируйте больного, а потом сколько угодно сомневайтесь, — наступала Фаина.
Милославский воскликнул с мольбой в голосе:
— Несовершенство медицины!.. Разве оно не ложится на наши плечи тяжелым бременем?..
— Одну минуточку, — уточнил Гудзий. — К больному вы на пятый день пришли. А до этого рецепт наобум написали, удовлетворившись разговором с братом больного.
Каршин сжал кулаки. Гнев залил его лицо краской.
— Пока вы здесь паясничаете, умирают люди, которые могли не заболеть. Мать оплакивает сына, дочь — отца...
Ослабевшим голосом Милославский пролепетал:
— Вы со мной говорите, как с преступником. А разве я преступник? Я — доктор... Доктор! Я готов исправить свою ошибку.
Гудзий с презрением отодвинул от себя стакан. Чай выплеснулся на стол, зазвенела о стекло ложечка с крученой тонкой ручкой.
А когда уже вышли на улицу, старый фельдшер оглянулся на особняк Милославского и с сердцем выругался:
— Эх ты, бра-ма-путра! Куриная твоя душа!..
* * *
В Калите больные пока находились в разных местах: одни — в землянках, другие — в избах. Отдельного общего изолятора не было. Клава Хотеева, с которой подружилась Ярматова, подсказала хорошую мысль:
— За кладбищем есть два укрытия. Немцы в них машины прятали. Хорошая будет больничка.
Помещения оказались просторными и очень понравились Ярматовой.