— Ты их бил?
— Нет. Воспитывал. Почти без рук. Ты мной гордишься? — разглаживаю по спине через рубашку табун мурашек, успокаивая. Помогает не особо: мужик на взводе, и неплохо бы ему прямо сейчас снять стресс.
— Они снимали, — отворачивает лицо, когда касаюсь его губ своими, не целуя, а просто грея.
— Чем? Телефоном, который у меня? К тому же я их видео удалил, а своё оставил.
— Это… пиздец, — утыкается лбом в моё плечо и дышит так, словно пробежал стометровку.
— Ты-то чего расстраиваешься? Член у тебя нормальной активности и вполне фотогеничный. А видео вообще бы не увидел, ты же не видишь.
— Ты умеешь успокаивать.
— Я просто по жизни везде ищу плюсы.
— Это не плюсы, это моя жопа!
— Да? Прости, увлёкся, — руками сминаю полупопия ещё сильнее, чуть подтаскивая его повыше к себе. — Ты знал, что находиться в таком неудовлетворённом состоянии продолжительное время вредно для здоровья?.. — пользуясь его растерянностью, запускаю руки под рубашку, оглаживая поясницу, и вкладываю пальцы рук за ремень брюк.
— Ярослав, — начинает слишком серьёзно, и чувствую, всю прелюдию мне испортит, поэтому, пока его не понесло, притеревшись коленом между ног, отвожу назад и, заткнув поцелуем, осторожно опускаю на парту…
Герман
Отпихиваю от себя руки, пытаюсь отстраниться подальше, и вот сейчас реально пофиг, что он почувствует или подумает.
Злюсь.
Сатанею.
Что это за поведение?! Что за беспредел он творит?
Или это так забавно — наблюдать со стороны, как прыщавые молодые подонки накладывают лапы на зассавшего инвалида?! Блядь! И всё облегчение внутрь, чтобы не вырвалось надсадным жалким стоном. Мерзко. Как же мерзко. От своего бездействия. От предательски обступившей темноты. Вот Яру было бы похуй на слепоту — он бы так у стенки не замер, позволяя себя унижать! Разметал бы их по всей аудитории. И напоролся бы на нож с ухмылкой на губах. А я вот… хочу жить, поэтому тупо растерялся от такой наглости и вседозволенности. Взрослый, физически неслабый человек почти метр восемьдесят! И Он меня таким размазанным увидел.
Руки Яра всё настойчивее, но с моим телом творится что-то обратно пропорциональное возбуждению. Не хочу сейчас никаких прикосновений! Ничьих… даже его… Усиленно подташнивает, а Соколов целует прямо в кривящиеся губы — неужели думает, что сейчас меня реально волнует недотрах… Похоже, доходит, только когда ощущает спадающую в штанах эрекцию. Начинает смягчать свой напор и уже ласкает губами, едва касаясь, еле слышно выдыхая мне в рот, словно призывая тоже выдохнуть. Скользит ладонью по голой спине под рубашкой, каждый раз замирая на пояснице, и не делает ещё одного движения. Мягко покусывает шею, добираясь до уха… шепчет что-то, или это только ощущение членораздельного звука, а на деле — просто дыхание.
Сколько времени я сижу на парте, не понимая, что вцепился в Яра, как утопающий, позволяю ему трогать себя, загораясь в тех местах, где касаются руки.
Выдыхаю… Со всхлипом… И врезаюсь в его рот, начиная отбирать всю власть себе… Сначала Соколов забавно замирает, а потом рассасывает мой язык словно конфету, пристукнув зубами о зубы. К моему члену притирается его стояк, и нет никаких сомнений, что этому безбашенному герою ничего не стоит заняться со мной непотребством прямо здесь и сейчас. Пытаюсь призвать к голосу разума, но как это сделать, если разум уже летит к ебеням на седьмые небеса… а сам голос уже вовсю… бесконтрольно стонет его имя.
Сотри с меня их слюни и грязные намерения… Пожалуйста. Раз уж так бесцеремонно и ярко ворвался в жизнь ослепшего — настрой на свою волну, или нас накроет моей.
— Яр… так нельзя…
— А так?
— Бля… ммм… — прикусываю тыльную часть ладони.
— Блям? Такого «нельзя» не знаю! Фюрер… — Замираю, безотчётно облизывая губы. — Посмотри на меня! — Я пытаюсь это сделать, даже не моргаю, пока глаза не начинают воспаляться без увлажнения. — Считай, что я наложил запрет на твою задницу и все, что к ней прилагается, понял?
— Это как? — привстаю с парты на локтях, слепо моргая в темноте.
— Это когда без моего разрешения штаны не снимаешь.
— Ты сейчас мне мою мать напоминаешь.
— Я тебя прошу, — стаскивает со стола и тащит на себя, — не вспоминай её, а? А то… — Дальше мы оба слышим в коридоре «Ге-е-е-ерман, сыно-о-о-ок…» — Ярослава передёргивает, и он совершенно по-звериному фыркает, а я начинаю по-свински ржать, заваливаясь обратно. Так она нас и находит…
Ярослав
— Да не насиловал я вашего сына! — задолбался орать, уже который раз вильнув по дороге. — Этот сам кого хочешь изнасилует! — Фюрер, гад, ухмыляется, уткнувшись в окно.
— Он не такой! Он — беззащитный!
— Какой, на хуй, беззащитный?! Вы его видели? Здоровый мужик. Только ходит медленно.
— Герман болен!
— Здоров, сука, как бык! Вы сами из него инвалида делаете!
— Хватит вам уже.
— Герман, он плохо на тебя влияет.
— Я в принципе с людьми не люблю контактировать, — расправляю капюшон на голове, ребром ладони растирая лицо. Шрамы опять горят.
— Так уходите. Оставьте его в покое.
— Сейчас! Уже на старте. Чтобы вы ему весь мозг выгрызли.
— Как вы смеете!
— Хоть как смею! Я — универсальный. — Тут Герман, гад, заржал и ещё плотнее прижался к стеклу. С психу, что эта зараза белобрысая ещё и издевается, врубил колонки на полную, чтобы мама послушала мою любимую музыку. По тому, как у неё волосы дыбом встали, вижу — ей не нравится. Фюреру тоже не понравится, когда я его злостно выебу за проказы. Сейчас, только мать его выпровожу, и все, русские отыграются за всё!
Сидим. Я, Герман, Арчи у меня на руках. Ну как сидим, мы стоим в углу, а Герман развалился на диване. Это мне показали моё место. Я же прислуга. Причём без участия моего начальства. Ну не жаловаться же ему, в самом деле? Мать его моет полы. Мы с Арчи уже почти договорились завести дома крысу или кота какого, чтобы её выпроводить. Герман лежит дёрганный и не в духе, мою энергетику считывает и сам постепенно звереет. Особенно после «сынок, я хотела тебя познакомить с такой хорошей девушкой… женщиной. Она умная, порядочная…»
— Фюрер, встал и за мной.
— С вещами? — спрашивает сквозь зубы, а сам подрывается на раз, кажется, от этого диалога он готов уйти даже босиком по битым стеклам.
— Да, трусы захвати. Мыть тебя буду.
— Я сама!
— Нет!
— НЕТ!!! — кто из нас первый протестующе заорал — промолчу.
— Гав!
— Только недолго, — уже обречённо и смирясь. — Сынок, скоро кушать.
====== Глава VIII ======
Ярослав
— Это долго будет продолжаться? — присев на корточки спиной к двери, прикуриваю, разглядывая профиль Германа, расплывающийся в облаке горячего пара. Просунув руку под воду, он туманно смотрит на струю и виновато улыбается.
— Придётся потерпеть, — Гер уже даже не возражает, что курю, где приспичило.
— Долго?.. — спрашиваю невнятно, зажимая окурок губами. — Вытащи больную руку! — шикаю на него, когда тянет вторую в воду. Послушно убирает и продолжает ухмыляться.
— Сколько потребуется. Яр, я не могу её выгнать.
— Я могу. Обращайся.
— И ты не можешь, если не хочешь поругаться со мной.
— Ну тебя-то я потом, допустим, задобрю, — начитываю интимным шёпотом, он мягко розовеет и отворачивается полностью. — А её прятать хлопотно и долго… — это невнятно уже себе.
Препод «подвисает», как при сбое важной программы, чуть покачивается и вдруг говорит довольно тихо, но внятно:
— Думаешь, так легко всё решить сексом?
— Если хорошим, то — да. Мозги прочищает как надо.
— Может… и мне поможет… забыть этот день? — его голос кажется далёким и едва различимым в шуме воды, но слышу каждое слово, оно впитывается мне в кожу, грея её, а не сжигая эмоциями, как я привык от других людей.
— Хочешь, чтобы я отодрал тебя здесь?
— Блин… Яр… Конечно нет. Я так не привык! — улыбается или издевается. — Мне нужно свидание. При свечах.
— А под дождё… в смысле, душем, прокатит? — похрустывая суставами, резко сдёргиваю футболку. Сам назначил свидание в ванной — сам и проведу!