Стоило руперту осознать, чего он хочет, и он обычно добивался этого. В детстве он просто приставал к родителям, вожатому бойскаутов или к своей сестре, пока вся семья не отправлялась к маяку, его не назначали командиром отряда или не занимались с ним онанизмом. Он даже дал свое название этому процессу приставания: испробовав "убеждение", "принуждение" и "увещезаставление", он наконец остановился на "доводонасилии". Не было у него причин отказываться от этой тактики и по достижении более зрелого возраста. А следовательно, коли он решил, что его жена Элен должна прекратить сидеть дома и начать играть свою роль в его карьере, значит, ее нужно было доводить денно и нощно. Он начал показывать ей журналы с фотографиями преуспевающих женщин, заодно отмечая, как хорошо они выглядят, а на вечеринках и приемах обращать ее внимание на более молодых и красивых особ, намекая на то, что начнет трахаться с ними, если она не соберется. И она его поняла.
Элен начала собственное дело по чистке национальных флагов и очень быстро поднялась. Судорожно оглядываясь по сторонам в поисках какого-нибудь занятия, которое могло бы принести ей крупный успех, она однажды заметила, как ужасно выглядят национальные флаги, украшающие универмаг Ардинга и Хоббса в Клапаме (в особенно жутком состоянии находился флаг Заира — собственно, как и сама эта республика). Наведя справки у менеджера, она выяснила, что флагами никто не занимается. Тогда она не преминула заметить, что внешний вид флагов не только придает универмагу неряшливый вид, но что к тому же они рискуют оскорбить состоятельных заирских покупателей, уже не говоря об украинских эмигрантах, государственный флаг которых — символ свободы и знак избавления от тысячелетнего ига русского империализма — висел вверх ногами. Она тут же подписала договор, взяв на себя обязательства по поддержанию государственных флагов в должном виде, после чего на нее посыпался целый ворох новых контрактов. В данный момент она вела борьбу за право попечительства над флагами всего итальянского флота, что было нешуточным делом.
Если бы не руперт, она бы так и осталась домохозяйкой и не было бы у нее ни "ауди-А6", ни мобильника с выходом в Интернет, ни неиспользованного права на шестьсот тысяч воздушных миль.
Архитектором руперта сделало чтение. С самого раннего детства он читал все, что попадало ему в руки, за исключением художественной литературы. На художественную литературу у него просто не было времени, зато он с удовольствием читал газеты, музыкальные журналы, технические учебники и, конечно же, всевозможные сайты в Интернете. Да и к тому же разве можно чему-нибудь научиться, читая художественную литературу? Поэтому он просто не видел в ней смысла. Кого могут волновать поступки и действия выдуманных, несуществующих, сочиненных персонажей? Никому нет дела до того, прыгают ли они там под поезд, разоблачают преступников или женятся. Они все равно не существуют! Они не обладают реальными физическими телами! У них не было ни телефонов, ни членов, ни садовой мебели, и уж они точно не устраивали обеденные приемы, на которых руперт мог познакомиться с влиятельными людьми. Поэтому они были абсолютно бесполезны.
В шестидесятые годы, на которые пришлось время взросления руперта, все газеты были посвящены только одному — будущему, прошлое не стоило ни гроша. Журналы и газеты изобиловали провидческими набросками и пророчествами относительно перестройки мира. Зиферт предлагал заменить Ковент-Гарден небоскребом, давно забытый "специалист по транспорту" Колин Бьюкенан планировал провести шестиполосное шоссе на месте старого и никому не нужного Кентерберийского собора, Дэн Смит намеревался перестроить Ньюкасл. С невыразимым придыханием произносились названия зарубежных городов будущего — Бразилия, Канберра, Оттава, а на родине, конечно же, все ждали чудес от Мильтона Кейнса. Архитекторы в своих офисах чертили безликие вышки рабочих общежитий, торговых центров и индустриальных зон, обрамленных цветами, росшими в конических бетонных вазонах, между которыми, взявшись за руки, гуляли счастливые семьи. Там всегда где-ни-будь пролегала монорельсовая дорога и всегда светило солнце. Неужто кто-то мог не захотеть жить в таком городе? И что еще важнее — как хорошо было тем, кто жил там, в твоем творении. Главное было изменить мир, переварить его и выплюнуть в новом виде, не важно — лучше или хуже, чтобы потом можно было говорить: "Это здание сотворил я. И тошнотворное чувство, которое вызывает у людей его неизбывное уродство, дело моих рук".
руперт, однако, в то время не участвовал в переделке мира, он был счастлив, если ему поручали немного переделать лестницу или гардероб.
Утряся таким образом все дела с женой и пристроив ее в бизнес по чистке национальных флагов, он начал размышлять над тем, как бы и самому продвинуться. И в состоянии глубокого недовольства ему пришло в голову, что политика, которая также должна быть по сути игрой, занимается собственно перестройкой общества. Закрытие больниц, освобождение террористов, военные действия в мелких странах, манипуляция людьми, словно курсором на экране компьютера.
"В корзине остается пятьдесят тысяч шахтеров. Вы хотите окончательно от них избавиться?" — "Да, хочу, — клик". — "Заменить пятьсот мелких больничек на десять медицинских суперцентров". — "Замена не является невыполнимой. Продолжить/отложить?" — "Продолжить, продолжить, продолжить, идиотская машина! Будущее всегда выполнимо. Клик!"
Таким образом возникал вопрос: как руперту пролезть в политику? Конечно, не в члены парламента — кому нужна эта дребедень и у кого есть на это время? Объезжать провинцию, целоваться с пакистанскими женщинами, а потом не быть избранным, если не понравишься своим неблагодарным избирателям.
руперт размышлял обо всем этом, когда на дворе стояло начало девяностых, и в один прекрасный день он услышал волшебное слово — "мысленакопитель". Он тут же понял, что должен побольше разузнать об этом резервуаре познания. Как и все лучшие идеи, эта также пришла из Соединенных Штатов. "Мысленакопителями" назывались группы головастых ребят, которым платили за то, что они придумывали новые способы реорганизации общества и предлагали их правительству.
Почувствовав, откуда дует ветер, руперт вступил в "мысленакопитель" с левым уклоном. Он назывался "Институт Ромба" и финансировался группой либералов, занимавшихся вивисекцией, переработкой ядерных отходов и гонками "Формулы-1".
После неизбежной победы на выборах руперт начал перемещаться оттуда, где идеи создаются, туда, где они воплощаются. Надо было выскочить из "мысленакопителя", утереться и вскочить в "оперативное подразделение".
Правительство Тони создало более четырехсот таких подразделений, чтобы тот мог совать свой нос во все сферы жизни граждан, что он очень любил делать. В такие подразделения входили правильные люди, изучавшие насущные проблемы, на которых Тони мог положиться и которые не скрываясь, откровенно и с жаром сообщали ему то, что он хотел услышать. Подразделения носили громкие названия типа "Творческое оперативное подразделение промышленности", или "Подгруппа достижения двадцатипроцентного роста биржевых акций", или "Обзор важнейших национальных спортивных мероприятий, которые следует сделать достоянием телевизионных каналов всего мира". "Оперативное подразделение" — это было то самое, о чем мечтал руперт, — настоящая власть и полное отсутствие ответственности. Лишь одно обстоятельство омрачало его положение — наличествовала ужасающая, прямо-таки шокирующая нехватка правильных людей, мыслящих в духе Тони, и из-за этого многие "оперативные подразделения" формировались всего из одного работника. Например, Рути Роджерс то и дело приходилось отчитываться перед самой собой. Так все вертелось на одном месте, зато важные решения, например в области производства невоспламеняющихся детских игрушек, так и оставались непринятыми.
Благодаря своей работе в "Институте Ромба" руперт знал, что для него не составит труда просочиться в какое-нибудь заштатное оперативное подразделение (может, конечно, не в "Рабочую группу строителей-ковбоев", поскольку ни один из шестидесяти трех ее членов не имел отношения ни к архитектуре, ни к топографии). Однако руперт хотел пробраться поближе к пирогу власти, то есть конечно же к Тони, потому что когда ваше подразделение приходит даже к какой-нибудь сногсшибательной идее в области производства продуктов из искусственного мяса, нужно, чтобы вы могли сообщить об этом какой-нибудь шишке. И руперт вознамерился пролезть в такое подразделение, которое отчитывалось перед самой большой шишкой, а именно перед Тони. Так, чтобы, если ему захочется что-нибудь обсудить, он мог просто позвонить Тони или прогуляться к дому десять и поболтать с премьер-министром.