На вешалке висела чужая мужская куртка. Из спальной доносились звуки какой-то возни и тяжелое дыхание, перемежающееся тихими стонами. Олег застыл, прислушиваясь. Стоны усиливались. Он все понял.
Вне себя от ярости Олег ворвался в спальню. Катя занималась сексом с каким-то ублюдком. Они оба обернулись на звук открывающейся двери, оба в поту, возбужденные. Олег не стал ничего говорить, не стал ничего спрашивать. Он сорвал одеяло и схватил Катиного партнера за шею. Сбросил с кровати. Олег был достаточно силен, фитнесс-клуб по выходным, все дела.
Он ударил его ногой в ребра, потом в лицо. Катя завизжала, показалась первая кровь. А Олег продолжил избиение, в слепой ярости он наносил сокрушающие удары. Мужчина не сопротивлялся, он распластался на полу, пытаясь прикрыть корпус от ударов. Но Олег находил бреши и бил, снова и снова, со всей силы, пусть знает ублюдок, пусть эта сучка видит!.. Блядь, в его-то день рождения, они совсем охуели?..
Потом он внезапно остановился. Ярость ушла. Катя всхлипывала на кровати, прикрыв одеялом наготу.
Олег вспомнил, что соседи могут его услышать. Конечно, звукоизоляция, евростандарт, но вдруг… что они тогда о нем подумают? Напился в день рождения и дебоширит? Нет, он не хотел портить свою репутацию в глазах соседей. Они были серьезными людьми, а Олег хотел быть таким же, как они.
Он взглянул на незнакомого мужчину. Тот дрожал на полу, лицо его было разбито, из носа капала кровь.
- Оденьтесь, - сказал Олег, тяжело дыша, - потом умойтесь и проваливайте отсюда.
Мужчина не пошевелился. Он все еще ждал, что его будут бить.
- Я кому сказал! - повысил голос Олег, - одевайтесь и убирайтесь!
Теперь мужчина подчинился. Выйдя из ступора, он схватил свою скомканную одежду и выскользнул в коридор. Олег последовал за ним.
Под его наблюдением незнакомец умылся в ванной, затем наспех накинув куртку и натянув ботинки в прихожей, не прощаясь, быстро выскользнул в открытую дверь. Олег закрыл за ним на замок.
Вернулся в спальню. Катя все еще всхлипывала на кровати. Олег сорвал с нее одеяло.
- Сука! Как ты могла? Ведь моя же очередь была! – Олег начал кричать – Ты понимаешь, дрянь ты такая, что это была моя очередь?.. М-о-о-я! А ты взяла и нарушила порядок! Мы же договаривались, сука! Моя! Моя очередь!..
Конечно, он был прав, а она виновата: согласно их же обоюдной договоренности, негласному семейному правилу, сейчас была очередь Олега изменять Кате, все точно по установленному графику. Катя наставила рога ему в прошлый раз, секретов друг от друга они не держали.
Лучше уж так, чем скрываться друг от друга, врать и бояться быть однажды застуканным… Да и семья от этого только крепче, она защищена какой-никакой а правдой. В этом и была прогрессивность идеи за авторством Олега.
Но Катя нарушила порядок! Она спала с другим человеком не в свою очередь! Этого Олег простить не мог. Да еще и в его день рождения…
Он сел на край кровати, достал из кармана сигареты и закурил. Где же, блядь, справедливость?
Сигарета дрожала в нервных руках, пепел падал прямо на пол, туда, где была размазана кровь незнакомца. Катя перестала всхлипывать и молча лежала позади Олега.
Он почти докурил сигарету, когда Катя робко обняла его за плечи.
- Прости, Олежек, так получилось…
Но Олег уже ничего не хотел слышать. Он кинул скомканный окурок на пол, обернулся и обнял Катю.
Они занимались любовью долго, Олег умудрился кончить три раза. Потом так же долго сидели в обнимку и курили: Катя просила прощения, а Олег молчал. Обида потихоньку отпускала.
В комнате стало темно, за окном воцарилась ночь, но они не стали включать свет. Просто сидели молча и курили. Олег смотрел на пол. Кровь смешалась с пеплом и засохла. Ладно, черт с ним, подумал Олег, главное, чтобы соседи ничего не услышали, репутация важней всего.
Потом он обернулся к Кате, провел рукой по ее волосам, поцеловал, и сказал:
- Ладно, давай готовить ужин, день рожденья все-таки, я вина купил, - она улыбнулась, она замечательно улыбалась, - про этот случай забудем, считай, что я дал тебе кредит.
Манекен
Он шел по пустынному шоссе, не имея перед собой ни какой-то определенной цели, ни хоть сколько-нибудь ощутимого желания данную цель заиметь. Шел просто так, ради того, чтобы идти. Его мучило похмелье и не проходящее чувство одиночества. Он не мог сказать наверняка, что больше.
Шоссе было покрыто потрескавшимся асфальтом и слоем сухой серой пыли, по обочине вдоль него росла омертвелая жесткая трава и кусты чертополоха. Он был сух и безжизнен, как этот чертополох, и так же покачивался на слабом ветру. Больше всего сейчас ему хотелось забиться в какой-нибудь глухой угол и тихо умереть.
В небе плыли серые дирижабли облаков, из которых изредка выныривали черные птицы – единственные живые существа в округе. Даже машины здесь почему-то не ездили, это было идеальное место для смерти.
На обочинах помимо травы и чертополоха можно было обнаружить еще горы мусора – свидетельство того, что люди все же иногда сюда забредали. Хотя сейчас ни одной живой души кроме черных птиц поблизости не наблюдалось.
И к черту людей, подумал он, человечество – гнойный нарыв на теле земли. Всюду за собой они оставляют лишь мусор, коим, собственно говоря, и являются сами.
Он видел целлофановые пакеты, догнивающие остатки овощей, жестяные банки из-под пива, покалеченные стулья и кресла, ржавые каркасы автомобилей. Они громоздились друг на друга одной уродливой кучей, похожей на разлагающуюся тушу динозавра.
Внезапно его внимание привлекло нечто, похожее на тело человека. Оно торчало из кучи коричневой гнили. Он пригляделся лучше и понял, что это труп. Одним ублюдком меньше, мрачно подумал он.
Однако любопытство взяло верх, и он все же решил посмотреть. Свернув с шоссе и перебравшись через придорожную канаву, на дне которой стояла зеленая зацветшая вода, он пошел по мусорной куче, переступая через гниющую жижу и обломки старого бесполезного хлама.
Когда он подошел ближе – так, что мог спокойно разглядеть находку, он понял, что ошибся. Это был не труп. По крайней мере, не труп человека.
Из-под обломков торчал женский манекен, лицо которого было изуродовано краской. Он склонился над пластиковой куклой и с любопытством разглядел ее; что-что, а манекен он никак не ожидал обнаружить среди всей этой дряни, беспорядочно раскиданной кругом. Осторожным движением он извлек его из мусора.
Манекен был абсолютно обычным: такие выставляют в витринах магазинов, обряжая их в платья и шляпки, обвешивая украшениями и кокетливыми сумочками; правда, неизвестный изуродовал его лицо краской и лишил левой руки. Он пошарил в мусоре снова, но так и не нашел утраченную конечность.
Глядя на манекен, он вдруг понял, что это искалеченное пластиковое тело является единственным объектом в округе, не вызывающим в нем отвращения и ожесточения. Жертва людей, сейчас манекен был, пожалуй, наибольшим воплощением беззащитной искренности в этом гнусном мире лжи и жестокости. В этом плане что-то даже роднило их.
В глубине его израненной души зашевелилось и начало расти ощущение какой-то непонятной ему близости, чуть ли не родственности, словно какая-то мощная неудержимая сила влекла его к манекену. Поначалу это вызвало в нем смятение, странное противоречивое чувство, но вскоре он уже не знал, что с этим чувством делать и уже не мог его контролировать; он обнял манекен, пачкая руки в грязи и гниющей массе, поднял его и понес в сторону шоссе. Он уложил манекен у обочины в сухую траву и развел ему ноги. Подвернувшимся под руку куском ржавой арматуры пробил между ног дырку сантиметра в три шириной.
Он не мог объяснить, что же так сильно влекло его к манекену: чувство ли жалости или роднящего одиночества, но это было безумящее, еще незнакомое ему влечение, намного сильнее просто похоти, которое захватило его, накрыло жаркой волной. Он спустил штаны и достал свой эрегированный член. Грязный манекен не вызывал у него омерзения, наоборот, ему хотелось обладать им, соприкасаться с ним, орошать его своими физиологическими выделениями.