ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Мы просыпаемся в обнимку, точнее, я просыпаюсь, Аден еще спит. Моя голова покоилась на его груди, и, когда я поднимаю ее, взгляд сразу натыкается на его губы, которые мне жуть как хочется вновь поцеловать. После того как парень показал мне себя в обличии домовой куклы, между нами ничего не происходило. Мы поговорили о мелочах, Аден рассказал об эмоциях, которые испытывали первые заключенные, рассказывал то, как они боялись их, а я слушала, мне было все это интересно. Я же рассказала о своей жизни до тюрьмы, потом мы просто лежали, наслаждаясь тишиной.
Сегодня большой день, нас ждет разговор с заключенными, если они согласятся бунтовать, сразу же приступим к обдумыванию плана. Я очень сильно переживаю из-за того, что нам предстоит, постараюсь подготовить себя к тому, что, возможно, будет много крови, криков и слез. Особенно криков. Но все будет хорошо, стараюсь заверить себя, что все потери, все слезы и крики принесут плоды. Эта тюрьма должна жить, она должна оставаться на этом месте до тех пор, пока домовые не исчезнут, а если они все-таки останутся, даже когда их куклы сгорят, тюрьма должна остаться на века. Господи, как же мне не хочется, чтобы Гида, Драгон, Аден, Кэндал и Сэйдан с Йери остались без своего дома.
— Хочу перемотать время назад. Мотать его постоянно, чтобы сегодняшний день не наступал, — сквозь зубы цедит Аден. Я сажусь и смотрю на него: глаза закрыты, волосы потрепаны, челюсть крепко сжата, а рука на моей талии. — Ты имеешь право остаться в своей клетке.
— Нет, не имею, я такой же заключенный, как и другие, и должна быть в курсе всего, потому что буду участвовать в бунте, — отвечаю я ему. — Аден, не хочу признавать это, но мне очень страшно.
И тогда он открывает свои глаза, сразу направляя взгляд на меня.
— Мне тоже страшно, потому что я могу потерять то, что служило мне домом последние сто лет, и черт его знает, что будет после этого. Несмотря на то, что моя жизнь — это стены и решетки, я люблю эту жизнь, Адэна, и не хочу лишаться ее таким нелепым способом.
Сейчас в его голосе сквозит такое отчаяние, что у меня сжимается сердце. Прямо в эту секунду Аден не боится показать свою слабость, и я его понимаю. Мне тоже страшно. Да, я спокойно могу пройти через ворота, но мне страшно за него, за всех домовых. Проблема, которая свалилась им на голову, самая страшная из всех, которые им попадались. Если честно, кусочек меня хотел бы никогда не знакомиться с кем-то из домовых, чтобы сейчас не сидеть и не испытывать такое ощущение, будто я уже их потеряла.
— Бунт должен принести хоть что-то, — говорю я, не понимая, то ли сама себя пытаюсь этим успокоить, то ли нас обоих. — Главное, что мы рискнули попробовать. Ведь страшнее даже не попробовать, да? — Аден кивает, но кажется, толком не слышал, что я сказала, его взгляд направлен на стопку книг, он думает о своем. Положив руку ему на грудь, привлекаю внимание. — Пожалуйста, только не думай о плохом.
Он смотрит на меня, потом из его груди вырывается долгих вздох, и Аден поднимается.
— Надо собираться, если по-прежнему хочешь участвовать, то рекомендую надеть комбинезон.
Я ухожу, ничего не сказав, давая ему тишину и личное пространство. Уже позднее утро, завтрак мы проспали, на пути к своей клетке я вижу нескольких заключенных, их лица бледные, они бродят по коридорам, как зомби. Я случайно сталкиваюсь с одним плечом и извиняюсь, но он не бросил на меня даже обычный презрительный взгляд. Кажется, этот парень совсем не заметил меня. Заключенные как потеряшки, они не могут поверить, что лишатся тюрьмы уже в конце недели, отправятся туда, где не будет ничего похожего на эту. Как бы я отреагировала на эту новость, не будь знакома с домовыми или вовсе не зная домовых? Наверное, я бы сначала порадовалась тому, что страна и ее законы начинают меняться, а потом бы взгрустнула… или нет. Я не знаю, мне только известно, что чувствую сейчас, и с радостью отказалась бы от этих чувств. Меня выворачивает наизнанку от осознания, что осталось совсем немного, и никакой бунт не поможет.
Оказавшись у себя, переодеваюсь в форму. Напишет ли моя мама еще одно письмо, когда узнает, что случилось? Скажут ли ей адрес колонии, в которую меня переведут? Не знаю, перебрались ли они уже в другой город, но прямо сейчас я бы очень хотела с ними встретиться, но так как не всем желаниям суждено сбываться, мне остается лишь достать последнее из маминых писем и перечитать, и сколько бы раз я это ни делала, всегда буду чувствовать спокойствие после прочтения.