Оказавшись рядом с ним беру за руку. Он что-то говорит двум парням, а потом обнимаем меня за плечи и отводит в самый тихий уголок зала.
— В чем дело? — спрашивает Аден, заглянув в мои глаза.
— Мы можем поговорить где-нибудь подальше отсюда? Мне надо тебе очень многое рассказать. Я знаю, кто убил Скейта.
Посмотрев за спину, парень кивает и направляется к выходу из зала, прежде чем выйти вслед за ним, натыкаюсь на взгляд Гиды, с интересом наблюдающей за мной. Я шепчу «потом» и очень надеюсь, что она разобрала мое слово.
Мы с Аденом останавливаемся у кресел и, усевшись на них, смотрим друг на друга. Мне хочется спросить, как он, но сейчас не до этого, есть вещи важнее, да и тем более наверняка бессмысленно спрашивать такое. Как он может быть, когда его жизнь на грани разрушения?
— Случилось кое-что, пока я была у себя, — туманно начинаю я, потому что сразу начать с основного, значит запутать Адена по полной программе. — Очень долгое время меня преследовало существо, я считала его своим воображением, но оно оказалось очень даже реальным. Сегодня мы столкнулись, и я узнала, кто прячется за этим чудовищем.
Аден хмурится. Конечно же, он не понял что-либо из сказанного мною. Почему объяснить все это настолько сложно? Выдохнув, опираю локти на колени и запускаю пальцы в волосы. Нужно не мямлить, а говорить конкретно, никто не любит мямлей.
— Как оно выглядит? — приходит мне на помощь Аден.
— Как будто… как будто из железа густо обмазанное смолой, яйцеобразная голова, без глаз, с одним лишь клыкастым ртом. Очень страшное, настолько, что не подобрать слов для описания. А за этим существом прячется… Скейт.
— Что?
— Я знаю, что это все полная неразбериха, и Скейт толком ничего не объяснил, как он жив и почему. — Я рассказываю ему все, что услышала от Скейта, до самой мелочи, чуть ли не слово в слово и с каждой произнесенной мною фразой, складка на лбу Адена становится все более выраженной
— Я ничего не понимаю. Скейт жив, умеет превращаться в какое-то безликое существо, обжигает своей смолой или что бы это ни было, но как только он исчезает, боль тоже проходит, и он не может убить нас. Все правильно? — Я киваю. — А мы можем убить его.
— Я не знаю, может, у него припасено еще одно тело на такой случай, — пожимаю плечами я. — Впрочем, как по мне, если он не может нас убить, то не должен быть сейчас проблемой. Жаль, что я не спросила, зачем он убивал себя и решил раскрыть правду. Это все сводит меня с ума.
— Не вся мистика объяснима, — мягко говорит Аден и, поднявшись, подвигает свое кресло к моему, после чего вновь садится в него и берет мои руки в свои. Его теплые ладони согревают мою холодную кожу. — Мне жаль, что творящееся со Скейтом невозможно понять полностью, но как я понял, мы, быть может, убили его основное тело, по крайней мере, я буду надеяться на это. Не вся мистика подлежит логике и не всему можно найти определение, даже Скейт не знает в целом, кто он такой, но, Адэна, пожалуйста, не мучай себя мыслями о нем, он не может убить тебя, его вред уходит вместе с ним, а значит, он действительно не должен становиться сейчас нашей главной проблемой, нашей главной мыслей.
— Слишком многое собралось в кучу, — тихо произношу.
— Я знаю, — его палец гладит меня по щеке, я ощущаю его взгляд, но по-прежнему смотрю в пол. — Я знаю, — снова повторяет Аден.
Когда все же смотрю на него, мне хочется одарить его лицо тысячей поцелуев, а затем медленно и глубоко, капля за каплей, забываться в его чувственных губах. Но сейчас мне не суждено это сделать, слишком много лежит на наших плечах, слишком многое надо решать.
Однако кое-что позволяю себе. Повторяя его жест, поглаживаю пальцами загорелую щеку его прекрасного лица.
— Как проходит подготовка? — вырывается вопрос. Аден медленно отстраняется, откидываясь спиной на спинку кресла.
— Я вижу их страх. Они боятся всего, что может произойти, и мне понятно почему. Все эти люди… жестокие, готовые бросить вызов всем и вся, сейчас находятся в полном страхе. Им страшно потерять не только тюрьму, но и свою жизнь. Казалось бы, раньше им ничего не стоило броситься в бунт, только сейчас все по-другому, не просто развлечение или месть, и их пугает это.
— Я боюсь за детей, все они такие хрупкие, жизнь итак не пощадила их, так еще и такое свалилось на голову.
— Они сильнее, чем ты думаешь. Они все сильнее, чем думают сами. Бояться — это нормально, жаль лишь то, что находясь в страхе они не видят сколько у них возможностей, силы. Знаешь, я впервые рад, что это место учит тебя быть жестоким и беспощадным.