— Адэна Виллфорд, — произносит басовый голос охранника и, когда я смотрю на него, добавляет: — Чтобы больше я тебя здесь не видел!
Я хмыкаю и киваю ему. Не увидишь, Бо, не переживай. Этот мужичок средних лет значительно отличается от охранников, которые мне попадались. Все эти без малого десять лет он помогал мне выживать, в какой-то мере заменил отца. Мою благодарность не высказать словами.
Молодой парнишка за спиной мягко подталкивает меня к выходу из тюрьмы, и, когда я выхожу на широкий асфальтированный двор, мне в глаза ударяет солнце. Солнце! Сколько лет я не видела его? Наверное, с самого рождения. Я смотрю на небо, превозмогая боль, и чувствую, как одинокая слеза стекает по моей щеке. Свобода. Я на свободе. Слово, которое напрочь стерлось из моей памяти за эти десять тяжелых лет.
Изменился ли мир за эти десять лет? Изменился ли наш город? Последний раз я слышала об изменениях, только когда была в тюрьме, отправившейся под снос.
Двое охранников открывают передо мной ворота и кивают. Я торможу, не веря, что сейчас выйду из клетки. Мои руки немного дрожат, я сжимаю ручку маленького рюкзачка, в котором лежат мои таблетки и мамины письма, и, глубокого вздохнув, выхожу за пределы тюрьмы.
Свобода. Я готова целовать землю.
Моя семья вернулась в Кертл, мама написала в письме, что жизнь в городе процветает, но как именно, умолчала. Казалось бы, мне надо прямо сейчас отправиться домой, но нет. Я сажусь в фургончик, который оставили для меня охранники, и говорю водителю, куда меня везти.
Он бросает на меня странный взгляд, но ничего не говорит.
Все эти десять лет я вспоминала Адена и остальных домовых. Все это долгое и тянущееся, словно резина, время я не переставала думать о парне, о его прикосновениях и голосе. Мысли о нем придавали мне сил, и сейчас я нашла их в себе, чтобы посмотреть, что стало с тюрьмой. Возможно, там уже начали строить что-то новое, а возможно, и нет.
Мы едем по окраине города, ничуть не изменившегося, и вскоре впереди открывается поле и… гора камней.
Я ахаю и, как только водитель останавливается, выбегаю из машины, несясь к тому, что осталось от тюрьмы. Слез нет, но есть надежда на кое-что другое.
Здесь нет ни охраны, ни людей. Пусто и безлюдно. Я ступаю по обломкам тюрьмы, половину определенно вынесли, потому что их должно быть больше, с учетом размера здания.
Каждый камень напоминает о моей жизни здесь, руки крепко цепляются за рюкзак. Ворот нет. Смогли ли домовые выйти теперь? Мне так бы хотелось знать это. Я ступаю по обломкам, слыша хруст под ногами и судорожно высматриваю кукол в земле.
Ничего нет.
Проходит минута, вторая, третья, но ничего по-прежнему не нахожу.
Спустя через слишком долгое время меня одолевает отчаяние.
Мои руки падают вдоль бедер.
— Говорят, здесь хотят построить торговый центр. Первый в нашем городе, — раздается голос позади. Мое сердце чуть ли не останавливается. Такой знакомый, такой родной. Я еще не повернулась, а уже плачу. — Давай же, птичка, посмотри на меня.
Медленно мое тело поворачивается. Аден стоит, облокотившись, на столб… за пределами того места, где были ворота.
— Аден… — шепчу я и наконец-то срываюсь с места. Он подхватывает меня и крепко обнимает. Знакомый запах буравит нос, я утыкаюсь в его загорелую кожу и даю волю слезам. Обнимаю крепко. Кажется, если отпущу хоть на секунду, он исчезнет. — Ты можешь… ты покинул… — не могу собрать слова воедино.
— Да, — с легкой улыбкой отвечает он. — Я ждал тебя у этого столба десять лет. Я знал, что ты придешь.
— Сэйдан, Гида… — я не заканчиваю, когда вижу, как на его лицо ложится печаль.
— Как только здание снесли, исчезло и то, что держало нас в пределах тюрьмы. Их кукол… я видел, как их кукол нашли и кинули в костер, куда бросали весь ненужный мусор.
На глаза вновь наворачиваются слезы. На этот раз сбой не произошел. Они сгорели по-настоящему. Я снова крепко обнимаю его. Адену повезло, боже, как ему повезло.
— Я прятался как мог, — шепчет он мне на ухо, поглаживая по спине. — Я прятался ради тебя.
— Нам предстоит еще очень многое, — говорю ему и спрыгиваю с его тела.