— Адэна Виллфорд? — вдруг раздается голос позади, и я подскакиваю от испуга. — Не хотел тебя напугать, — говорит мужчина в форме охранника и, подойдя, протягивает мне небольшой пакет с рисунком алых, как кровь, роз. — Посылка от родителей.
Услышав это, я даже не благодарю его, жадно разворачивая пакет. Полотенце падает на пол, на него мне плевать. Я не иду в комнату, чтобы рассмотреть ее в укромном месте, а плюхаюсь на пол, садясь в позе лотоса, и вытаскиваю пару баночек. Мама помнит. Мамы всегда помнят, даже те мамы, которые ненавидят своих детей. Да, они все помнят. Это баночки со снотворным. У меня частенько были проблемы со сном, и поэтому родителям пришлось немного разориться, чтобы купить мне таблетки. Я прижимаю баночку к груди и пытаюсь сдержать слезы, скопившиеся в глазах. Несмотря ни на что, я скучаю и буду скучать по ним и своей прошлой жизни. Нужно было дать себя изнасиловать, дура! Что же я наделала? Жалкая! Жалкая дурочка. Для кого мне было себя хранить, ну подумаешь, лишилась бы девственности не на шелковых простынях и мягких, как облако, подушках. Разрушила свою жизнь, дурочка. Знаю же о законах, знаю же! Дурочка! Идиотка! Дурочка!
Всплеск эмоций проходит так же быстро, как настал. Я заставляю себя собраться, не то место и время, чтобы вести себя как инфантильная идиотка и размазня. Не воротишь то, что уже сделано, и пора бы мне это принять. Таблетки надо было класть под язык каждое утро, потому что они начинали действовать только к вечеру, вот я и кладу одну под язык прямо сейчас, чувствуя, как кислинка шипучкой охватывает весь мой рот изнутри. В детстве я жила ради этих таблеток, потому что обожала все, что взрывается, кислит и тает во рту.
В очередной раз засунув руку в пакет, чувствую гладкость какого-то конверта и немедля достаю его. Конечно же, он распечатан. Я знаю, что перед тем, как отдать посылку или письма заключенным, охранники открывают их и проверяют, чтобы убедиться, что внутри нет ничего, что недопустимо для передачи по правилам этого места. И они наверняка читают письмо, эти люди уж точно не без греха, каждый обладает хотя бы толикой любопытства.
Так как рассвет уже почти полностью вступил в силу, это позволяет мне разглядеть буквы, написанные на листке, вырванном из тетради в клетку. В некоторых местах клетки чуть опухли и размылись. Видимо, автор письма плакал над своими строками, и мне хочется плакать вместе с ним, однако на этот раз я сдерживаюсь.
Почерк мамы я узнаю сразу. Он всегда был у нее слишком красивым, потрясающим и изящным для столь гнилого города. Чувствуя знакомый запах, подношу лист к носу. Это духи мамы, она побрызгала ими письмо. Это вызывает у меня улыбку, а затем кусаю нижнюю губу. Больно.
«Дорогая моя!
Писать это невероятно сложно, но я обязана сделать это, обязана рассказать тебе все, что сейчас происходит. Порой мы с отцом были слишком жестоки к тебе, где-то даже не заслуженно, но даже самые плохие родители любят своих детей, просто некоторые осознают это, когда теряют их. И мы потеряли тебя, хоть и не физически. Я никогда даже предположить не могла, что подобное может случиться. Всю жизнь, до того страшного момента в моей жизни, я была уверена, что ты всегда будешь рядом, как и твой брат, как и твой отец. Однако судьба показала мне, что никто не застрахован от плохого, ровно как и не застрахован от потерь. Мне все еще сложно осознавать, что ты застряла в аду на целых десять лет. Впервые я так сильно возненавидела такие несправедливые законы в нашем городе; впервые возненавидела, что у нас нет судов; впервые возненавидела тот факт, что в нашем городе не люди, а никому не нужные отшельники. Мы животные для властей, не заслуживающие справедливых законов. Я готова плакать и реветь каждую секунду, но мне надо хранить свое здоровье, чтобы увидеть тебя через далекие десять лет. Мою боль не передать в письме. Я молюсь и буду молиться за твое здравие, за то, чтобы тебя никто не тронул там. Я буду сильной для тебя, а ты будь сильной для меня. Пусть запах этих духов греет твою душу в сыром здании. Держи письмо у груди, когда ложишься, чтобы, закрыв глаза, представлять, что ты дома.
Мы любим тебя!
Я люблю тебя!»
Вместе с баночкой я притягиваю к груди и письмо. По телу распространяется приятное тепло, я будто поговорила с мамой вживую. Собрав все обратно в пакет, подскакиваю и несу его к себе, где неосторожно бросаю его на кровать, из-за чего на пол падает письмо, которое я тут же сую под подушку. У меня больше нет времени сидеть и глотать ком в горле, я должна поспешить к Гиде, которая, уверена, встретит меня с выражением полной ярости. Час тренировки я точно пропустила, Заключенные вот-вот тенью повыползают из своих клеток и как зомби заполнят коридоры.