Я сижу на своей койке. К счастью, как и желала, у меня своя клетка. Притянув колени к груди, уже в форме, состоящей из черного комбинезона и черного плотного топа, пью воду из пластмассового стаканчика. Минус этой комнаты в том, что двери здесь решетчатые и закрываются на замок не все. У моей, слава богу, есть ключ, но это не поможет от ножа, который приспичит кинуть в меня какому-нибудь меткому стрелку, пока я сплю.
Мне совершенно неинтересно, что происходит за пределами этой клетки, и мне нравится быть изолированной от гадких детишек. Я не хочу никого видеть, но обычно происходит то, чего мы не хотим. И сейчас произошло то, чего я не хотела.
— Юная птичка угодила в клетку, — пропевает кто-то по ту сторону решетки. Я поднимаю голову и вижу парня с настолько ярко-серыми глазами, что дрожь по телу проходит. Хмыкнув, он хватается за решетку и, поддавшись ближе, говорит: — До тебя здесь жил самоубийца. Он зарезался прямо на этой милой кроватке. Кажется, его звали Барк, — а после отталкивается и, уходя, добавляет: — Приятного вечера!
Я слушаю топот его ботинок, эхом отдающихся от ветхих стен, а после перевожу взгляд на кровать и, вдруг только сейчас осознав, что сказал парень, спрыгиваю с нее.
— Черт! — вырывается тихий возглас из моего рта. Он точно сказал правду?
***
— Десять лет, — произносит мужчина, стоя у выхода из моей клетки.
— И молодость растаяла, как лед на солнце... — тихо напеваю я, бессмысленно смотря в одну точку.
Мне дали десять лет. По-моему здесь дают столько всем убийцам. Если тот парень, который испортил мне и без того ужасное настроение, тоже убийца, то и ему, наверняка, дали десять лет.
Я не задаю никаких вопросов, потому что ни в одном нет смысла. Мне не смягчат наказание ни за какие заслуги; мне не поменяют комнату на другую, где не было совершено самоубийство; мне не принесут пиццу пепперони, как бы я ни умирала от голода.
— Десять, так десять, — говорю я самой себе, потому что оба мужчин уже вышли.
Понимая, что я не могу просидеть здесь все время, какие бы ужасы не происходили за пределами клетки, выхожу из нее и бездумно брожу по коридорам. Все клетки как под копирку похожи на мою. В них нет ничего лишнего, только умывальник с зеркалом, кровать, стул и стол не на сломаной ножке, кстати.
Оказавшись в холле, смотрю со второго этажа, опершись на перила, как кучка заключенных ликуют, зажав в кругу паренька, которому от силы лет двенадцать. Щуплый и прыщавый, он пытается бороться с парнем, но без оружия, которым он когда-либо кого-то убил, — если убил, потому что, может, рассказы на свободе не верны, и здесь не только убившие кого-то — ему ничего не удастся. Быть убийцей — не значит быть сильным. Можно зарезать кого-то с дрожащими ногами и с желтой лужей под ними.
Смотрю на него без какой-либо жалости. Убивая, мы все знаем на что идем, не важно, вынужденное это убийство или случайное. И этот парнишка знал, на что идет, совершая свое собственное преступление, создавая свою собственную историю, так пусть теперь учится быть сильным.
Оттолкнувшись от перил, бросаю последний взгляд на толпу и, прежде чем уйти, натыкаюсь на взгляд ярко-серых глаз. Это тот самый парень, и, когда он шевелит губами, мне удается прочесть то, что он говорит. Кажется, мы смотрим друг на друга целую вечность, но в какой-то момент я обрываю зрительный контакт и ухожу окончательно. Сама того не осознавая, я напеваю то, что парень произнес:
— Юная птичка сбежала из клетки...
Не описать мое удивление, когда спустя какое-то время я нахожу библиотеку. Впрочем, удивляться в принципе нечему, ведь не имея ничего, надо чем-то развлечь себя. В основном на полках стоят комиксы, зачитанные и потрепанные. Я достаю один и быстро пролистав кладу на место.
Меня отвлекает хрипловатый смех в самом конце библиотеки. Я тихо ступаю на звук и, когда останавливаюсь недалеко, позволяю себе прислушаться.
— Ей идет красный, — произносит один парень, — цвет крови всем к лицу.
— Как и настоящая кровь, — добавляет другой, и они снова смеются, хотя мне не кажется это смешным.
— Она одна из самый старых заключенных, охмурить такую настоящее достижение, и я рад, что у меня получилось.
— Больше в этом дьяволом забытом месте делать нечего, — говорит один из парней, затем слышится шелест, и недалеко от моих ног приземляется комикс.
— Юная птичка решила подслушать, юную птичку придется убить, — вдруг раздается у уха, и я, громко вскрикнув, отскакиваю, из-за чего оказываюсь на виду у двух парней.
Парень, испугавший меня, довольно улыбается и, пройдя мимо, плюхается на третье кресло. Все они смотрят на меня.
— Свежее мясо? — произносит худой, но на вид грозный парень, рассматривая меня с ног до головы.
— Новая птичка, — уверенно отвечаю я, а мысленно придумываю способ свалить отсюда куда подальше.
Парень с серыми глазами спрашивает:
— Как тебя зовут?
Обведя всех троих взглядом, задаю встречный вопрос:
— Вы типа банда, что ли? Как далеко мне от вас бежать?
— Здесь нет ни банд, ни друзей, мы одни из тех, кто в тайне ненавидит друг друга, — отвечает третий парень с длинными волосами и такой же худой, как первый.
Сероглазый вновь задает вопрос:
— Как тебя зовут?
Он выглядит намного старше тех, кого мне удалось увидеть за время пребывания здесь, но не этих двух парней.
— Юная птичка, — негромко говорю я, а потом уношу ноги, потому что мне реально страшно.
Никто меня не останавливает, но вдогонку раздается хриплый голос:
— Юная птичка сбежала! Юная птичка трусишка! — И громкий смех всех троих парней.
За то короткое время, что я здесь, мне удалось сделать для себя некоторые выводы. Первый и самый главный: мне стоит держаться подальше от того парня, который заладил со своей «юной птичкой»; второе: пожалуй, мне стоит держаться подальше от тех мест, где заключенные сжимают в круг кого-то и устраивают драку; и третье: у меня отстойная клетка, и есть предположение, что я буду спать с духом самоубийцы.
В глазах трех парней я теперь трусишка, а значит, меня ждет одно из двух: либо они оставят меня в покое, либо сделают тоже самое, что с тем пареньком.
Я не хочу быть жертвой.
В этом месте действует лишь одно правило: или бьешь ты, или бьют тебя.