В столовой в разы холоднее, чем в коридоре. Мне осталась половина пути до крана, как вдруг раздается такой сильный гром, что здание вздрагивает, и я вместе с ним. Посмотрев в окно, не вижу ничего, тучи опять застелили небо, не давая луне осветит жуткое пространство. Пожав плечами, чтобы расслабиться, продолжаю свой путь к крану.
Когда холодная вода заполняет всю бутылку, столовую так же одновременно заполняет лунный свет, и это меня несказанно радует, хоть что-то будет освещать мне дорогу к выходу. Попивая воду, ощущаю как тело освежается, а живот булькает, словно пытается сказать «спасибо», и от этого я хихикаю, приложив к нему ладонь. Я подхожу к окну и запрыгиваю на подоконник, по ту сторону стекла не видно ничего кроме поля и деревьев. Глушь, что тут еще скажешь. Лунный свет освещает контур туч, медленно разрывающихся на части, где-то снова слышится гром, а вдали появляется молния. Скоро непогода дойдет и досюда, и уже в какой раз мы будем иметь честь насладиться проливным дождем. Когда я вновь смотрю на луну, вижу как туча тянется к туче и они вновь соединяются вместе, закрыв от моих глаз свет, и больше ослепительная полная луна не может сделать трещину своим светом и вновь пробиться на землю. Луна не может. Не может.
Неожиданно рядом со мной плюхается парень. Это Драгон. Я настолько сильно была погружена в свои размышления о луне, что не услышала его приближение.
— Любуешься ночной природой? — спрашивает он, бесцеремонно выхватив у меня бутылку, сделав глоток и вернув ее обратно в мою руку.
— Только луны не хватает, — отвечаю я. — Появляется и исчезает, природой не успеваешь налюбоваться.
Где-то полминуты он молчит, и, когда я отворачиваюсь от окна, натыкаюсь на его взгляд.
— Почему ты здесь, а не в постели?
— А ты? — задаю встречный вопрос.
— У меня есть кое-какие проблемы со сном с тех пор, как я появился. В отличие от корпуса убийц, у синих не стоят замки на решетках, а я не могу спать спокойно, когда ко мне может войти кто угодно, — отвечает и хмыкает он.
У меня тоже есть проблемы, но они не связаны с тем, что у Драгона. Так как темно, не могу разглядеть его лицо полностью, только силуэт и контуры черт лица, ну и влажность глаз, однако я уверена, что будь включен свет во всей столовой, а не только невероятно слабый возле выдачи, или освети на обоих луна, я бы увидела нереальную усталость на его лице. Сколько он уже здесь и как долго не наслаждался нормальным сном — вещью, которая хотя бы на несколько часов помогает забыть, в каком небывалом ужасе ты сейчас находишься?
— Ты можешь поспать у меня, — неожиданно даже для себя произношу я, и свет луны снова пробивается сквозь тучи, освещая мне удивленное лицо Драгона.
— Синим не положено заходить в корпус черных, как и черным к синим; как и синим к красеым или оливковым; как и черным к синим и оливковым; как вообще каждому в какой-либо чужой корпус, — говорит парень.
Я хмурюсь.
— Ты сказал так много одинаковых вещей, что у меня разболелись виски.
Он посмеивается, но это не настоящий смех, который мне бы хотелось услышать хоть раз от любого из заключенных, такой обычно называют «к месту».
— Моя сестра стоит на горохе. Она простоит так всю ночь и больше не посмеет выкинуть то, что произошло... — он смотрит на время, висящее над буфетом, сейчас час ночи, — вчера вечером. Я хочу попросить прощения еще раз.
— Почему ты так паришься из-за этого? Мы не в культурном месте. Мы в месте грязных агрессивных заключенных, драка — нормальное явление здесь, я не держу злобы на твою сестру. Не напала бы она, напал бы однажды кто-то другой. Почему ты наказал ее? Это явно лишние.
— Если я не буду отдергивать ее, она станет, как эти жестокие дети. Ей всего шестнадцать, я не хочу, чтобы моя сестра превратилась в монстра. Ей остался еще год, и я желаю, чтобы бы она отбыла этот срок, а не пала, как многие, из-за своей же неуправляемости.
— А сколько тебе лет?
— Я на два года старше Йери.
— Ты сел раньше ее.
— Да, она прибыла через год после меня, и главная причина: потому что ты здесь, Драгон, куда ты, туда и я, брат мой. Ее слова повергли меня в шок. Я воровал, пока меня не поймали, чтобы помочь больному отцу, а она, чтобы быть рядом со мной, и теперь я не знаю, что там с папой, ведь кроме нас у него никого нет, лишь письма, которые он присылает раз в три месяца, дают понять, что отец жив. Если письма перестанут приходить, я буду винить себя до конца дней за неосторожность.