— Ты очень милая, когда улыбаешься, — вдруг говорит мне Гида. Повернув голову в ее сторону, встречаюсь с взглядом.
— Мы можем стать друзьями, — не спрашиваю, а предлагаю я.
— Потому что ты этого хочешь, или потому что я об этом мечтала?
— Потому что я этого хочу, — говорю без промедлений.
Да, я хочу стать другом Гиды, очень. Она совершенно другая, той девушки, с которой я встретилась впервые, будто не существовало. Гида не жесткая, не грубая, она очень ранимая, намного мягче, чем кажется, до невозможного чувствительная. Она всего лишь девочка, которая мечтает, закрытая от всего мира, создавшая себе образ одной из злых заключенных. Нельзя узнать человека с первой встречи, нельзя понять его, на это нужно много времени. Я не знаю ее полностью, но мы стали намного-намного ближе, мы начали кое-где понимать друг друга с полуслова, с одного взгляда. Мы можем стать друзьями, если захотим, а мы хотим.
Ее следующий жест повергает меня в шок. Крутанувшись, Гида вдруг оказывается на мне. Дыхание ее губ касаются моего рта, мои глаза так расширены, что больно. Лицо девушки озаряет еще одна искренняя, но короткая улыбка.
— Возможно, я кажусь дикой, но я даже не думала, что буду так счастлива стать твоим другом, — произносит она и скатывается с меня.
— Я тоже не думала, что такое случится однажды, — признаюсь я.
Мы продолжаем лежать, думая каждая о своем. Я размышляю о том, к чему может привести нас дружба, и рада ли я в общем таким изменениям Гиды. Да, бесспорно рада. В тюрьме слишком много грустных и злых лиц, видеть хоть одно лучистое невероятно круто. И я очень надеюсь, что это не временно, что Гида всегда будет такой, что ничего больше не сломит ее.
***
— Адэна? Адэна! — кричит кто-то позади, когда я медленно плетусь на обед. Обернувшись, я вижу Этту.
Не могу поверить, что она действительно в тюрьме. Девушка выглядит такой чистой, абсолютно невинной, не способной причинить кому-то вред или сделать что-то плохое.
— Привет, — с легкой улыбкой говорю я, когда она ровняется со мной.
— Ты не представляешь, что было пару дней назад. Помнишь я рассказывала тебе про Драгона? — Киваю. — Так вот, он поставил свою сестру на горох! Когда мы ужинали, он подошел к поварихе и сказал, мол, дай гороху, так она ему сунула целую пачку со словами «мерзкое отродье надо наказывать жестко», а он кивал, как болванчик, да ретировался за секунду из столовки. Я проходила мимо клетки Йери, та стояла с опущенной головой в углу, а брат ей втирал что-то, говорил, какая она плохая и с каким бы удовольствием он ее выпорол, было бы чем. Не хотела бы я сидеть в тюрьме с собственным братом. Тут и так свободы нет, еще бы он сверху давил.
— У тебя есть брат? — спрашиваю я.
— Не-а, просто говорю, что не хотела бы сидеть с собственным братом.
— Я тебя поняла.
Приходя на завтрак, обед или ужин, я никогда не смотрела по сторонам, не разглядывала людей, сидящих за столами, просто шагала за своей порцией, однако сейчас, идя с поднятой головой плечом к плечу с Эттой, впервые вижу, насколько большая столовая, какие старые столы и стулья, какие длинные потеки на стенах. И как много здесь народу. Наверное, это единственное место, где всем можно пересекаться и сидеть рядом. Я вижу, как парни и девушки в оливковых и синих комбинезонах сидят рядом с черными, как красные громко смеются с синими, но совершенно неискренне, это походит на смех безумца или истерички.
— Вон там Драгон и Глэбон, давай сядем к ним? — предлагает Этта.
— Я не уверена, что мне стоит это делать, — признаюсь, видя какая у них тесная компания. Являются ли они друзьями? Может то, что в этом месте никто не заводит друзей и компаний, очередная ложь?
— Успокойся, — строго говорит Этта, протягивая мне мой поднос, когда мы уже стоим у раздачи. Я даже не смотрю на содержимое, и так зная, насколько отвратная еда лежит там.
Мы направляемся к столу парней и девушек.
— Адэна! — с некой радостью произносит Драгон при виде меня и отодвигается, хлопая по месту рядом: — Садись.
Я еще не успела сесть до конца, как меня уже охватывает тепло, исходящее от тела брата Йери. Он продолжает дискуссию, которую прервал, чтобы встретить меня, а я тихо, никому не мешая, поедаю свой обед. В школе мне было бы легко сесть к новенькой компании и влиться в их беседу, но делать это в тюрьме, кажется мне немного странным. Незаметно обводя всех сидящих взглядом, я не могу не упустить тот факт, что ни на одном лице не виднеется дружелюбие по отношению друг к другу, они смотрят друг на друга с неким безразличием, и от этого у меня почему-то на секунду сжимаются внутренности. Нет, они никогда не станут друзьями, здесь не существует дружбы. Но тогда как назвать нас с Гидой? Может, мы... временные? Нет, я определенно не хочу думать об этом.