ГЛАВА ВТОРАЯ
Я подскакиваю на постели, насквозь мокрая от пота. Моя грудь быстро поднимается и опускается. Запустив пальцы в чуть влажные волосы, делаю себе массаж и пытаюсь прийти в себя. Мне снились заключенные, режущие мою плоть. Страшнее то, что я не могла умереть, вместо этого наблюдала за тем, как мои конечности отделяются от туловища.
— Мучают кошмарики? — произносит сладким голосом какой-то парень у моего уха, и, вскрикнув, я отскакиваю к подоконнику, возвышающемуся над моей кроватью. Но в клетке никого нет. У меня что, помутнение разума? Или из-за кошмара я воображаю себе ни весть что?
Откинув одеяло, сажусь и провожу ладонями по лицу. Мне нужна холодная вода, и я безмерно рада, что в комнате есть раковина. Не жалея одежду, я сую голову под высокий кран, а потом откидываю мокрые волосы за спину, позволяя им намочить все тот же топ и закатиться каплям под резинку огромных спортивных шорт, которые оставили на стуле мне за место нормальной пижамы.
Я не уверена, что смогу теперь уснуть. У меня никогда не получалось засыпать после кошмаров. Посмотрев за решетчатое окно, вижу только непроглядную темноту. В Кертле почти всегда пасмурно, и редко можно наблюдать солнце или луну, вот и сегодня та ночь, когда свет луны не может пробить плотный слой туч, нависших над умершим городом.
Взяв ключ, выхожу из своей клетки. Мой путь освещает слабый свет ламп, в здании тихо, видимо, детки уже наигрались и пошли спать. Направляясь к холлу, позволяю себе вновь вернуться в то время, когда я только убила того негодяя. Полиция и «скорая» приехали спустя пять минут. Мне до сих пор неизвестно, как они узнают так быстро о том, что совершил подросток. Рядом не было свидетелей, был пустой переулок, по которому никто никогда не проходит, и именно там насильник решил сделать свои дела средь бела дня.
Что я чувствую, попав сюда? Конечно, боль и обиду. Даже если я не рыдаю и не бьюсь в панике, это не значит, что в моем горле не застрял ком. Он просится наружу, но я упорно держу его на месте. Даже когда все спят, в этом месте нельзя плакать. Здесь надо быть сильным двадцать четыре на семь. Поначалу сложно, потому что не стоит забывать, что ты все еще подросток, но потом ты становишься толстокожим и закаленным, посильнее некоторых взрослых. К счастью, мои родители с раннего детства заставляли меня быть сильной. Несмотря на то, что они любят меня, их способ воспитания был довольно жесток. Я не раз стояла на горохе коленями по несколько часов; не раз получала по пять пощечин на каждую щеку за оплошности, и еще много всего «не раз». Но все равно я по-своему слабая. Я боюсь многих вещей, просто стараюсь не показывать это. Пожалуй, больше всего я благодарна родителям за то, что они научили меня не плакать.
Спустившись по лестнице, я встаю напротив часов. Ровно три часа ночи. Время дьявола, как называют его некоторые. Обычно в это время и снятся самые страшные кошмары, наступает бессонница и начинает болеть голова.
Какие-то руки вдруг ложатся на мою талию, однако я не подскакиваю, а всего лишь задерживаю дыхание. Не поворачиваясь, поднимаю голову и смотрю на парня. Когда его взгляд встречается с моим, мне вдруг кажется, что эта колония имеет личного дьявола, и им является тот, чье тепло ладоней греет мою кожу.
— Меня зовут Аден, птичка, — говорит сероглазый, а я не могу никак отреагировать на его слова, потому что он заворожил меня своими глазами. Они похожи на непробиваемую сталь, и именно сейчас, под покровом ночи, я понимаю насколько они пленительны. — Почему же ты молчишь?
— Ты преследуешь меня? — вместо того, чтобы сказать свое имя, произношу я.
— Преследую тебя? Это было бы забавно и увлекательно, но нет. Во время полной луны у меня бессонница, и во время нее я обычно тусуюсь здесь, — и после этого он наконец-то отпускает меня, разворачивается и идет к креслу.
Когда Аден плюхается на выбранное место, начинает смотреть на меня. Если сначала я к этому никак не относилась, то сейчас внутри меня колышет раздражение. Никто не любит, когда на него пялятся, и я не люблю. Однако вместо того, чтобы высказать свое недовольство, тоже пялюсь на него, и в какой-то момент победа остается за мной, потому что он резко опускает взгляд на пол.
— На тебе была сегодня черная форма, расскажи мне, кого ты убила? — просит он, и в огромном пустом холле за его голосом следует легкое эхо.
Значит, черную форму носят убийцы? Но ведь все, кого я видела, были в черной форме. Кто же здесь сидит еще, и где они были вчера вечером? Какого цвета их форма?
— Оливкового, красного и синего, — подает голос Аден, и я вздрагиваю.
— Ты читаешь мысли, что ли?
Он медлит с ответом, смотря на меня, и через целую вечность отвечает:
— По тебе видно, о чем ты думаешь. Такое лицо делают практически все новички, когда им задаешь подобный вопрос. Так кого ты убила?
— Меня зовут Адэна, — вместо этого говорю я.
— Какая ирония, наши имена имеют одно и тоже значение, так еще и созвучны, — хмыкает Аден. — Огонь. Огненный ястреб и огненная птичка, из нас бы получилась классная команда, как жаль, что мы не в том месте, где можно собрать команду. Иди сюда, милая Адэна, и расскажи мне, чье сердце остановилось из-за твоего ножа.
— Почему ты так сильно хочешь знать это? — интересуюсь я, подходя ко второму креслу и садясь в него.
— Расскажи мне, а потом и я тебе расскажу почему.