— То, что детей, вступивших в совершеннолетие перевозят в тюрьму, чтобы отсидеть остатки срока — сказка? — удивляюсь я.
— Это не колония, Адэна. Это место даже хуже тюрьмы. Тебя никуда не увозят, когда ты становишься совершеннолетним, потому что ты нигде и никому больше не нужен. И после отбывания в этом месте, ты не возвращаешься домой, — он наклоняется и шепчет: — Ты направляешься в морг.
Я подскакиваю и пячусь. Он хочет меня запугать, и у него это получилось. Я вижу его довольную улыбку до тех пор, пока не поворачиваюсь и не уношу ноги прочь. Снова слабость. Я стану для них игрушкой, если не возьму себя в руки. Но что если то, что он сказал, правда? Что, если мы действительно никому не нужны? Что, если людей по окончании срока отбывания убивают, потому что убийцы не достойны прощения и освобождения? Нет, это не может быть правдой.
На бегу я зажимаю уши, пытаясь отогнать от себя все на свете, но это не помогает. Я не верю, что Кертл настолько жесток. Не верю! Не верю! Не верю! Аден, сукин сын! Почему у меня такая реакция на его слова? Я не должна была убегать, я должна была посмеяться и назвать его придурком. Заключенным нельзя верить. Они сделать все, чтобы запугать тебя.
Остановившись в коридоре на своем этаже, поворачиваюсь и вглядываюсь в плохо освещенную даль. Конечно же, он не пошел за мной. Я пячусь к своей клетке и через секунду захлопываю решетку, закрывая ее на замок дрожащими руками. Только сейчас, в тишине, я понимаю, что со мной творится. Мне просто страшно оттого, что я не знаю, чего ожидать дальше. Я имею представление об этом месте, но не знаю, что происходит на самом деле. Это страх перед неизвестностью. Мне семнадцать, и какой бы храброй я ни пыталась показать себя, неизвестность пугает даже самых взрослых и самых смелых.
Несмотря ни на что, у меня по-прежнему нет никакого желания ложиться в эту злосчастную постель. Я боюсь, что в ней мое воображение вновь разыграется, что меня снова сцепят оковы кошмара. Не хочу этого, не хочу тонуть в страшных снах, здесь, на полу у стены, куда я сажусь, намного безопаснее. Здесь меня не достанут призраки.
Обняв колени, притягиваю их к груди. Мокрые волосы холодят не только кожу, но и помогают остыть моему разуму.
Я закрываю глаза, позволяя одной единственной слезе скатиться по щеке.
Мам, что же я наделала...
***
Я уснула прямо в углу, из-за чего некоторые части моего тела затекли и болят. Наверное, проспала бы еще, если бы кто-то не расшатывал мою клетку, вцепившись руками в прутья. Да, эту «дверь» можно расшатать, но не выломать, что уже радует. Вытащив изо рта волос, поднимаюсь и иду смотреть на того, кто решил потревожить мой сон. Я торможу на полпути, когда вижу девушку с крупными, но красивыми чертами лица.
Убрав руки, она лопает пузырь, сделанный из жвачки, неизвестно откуда взятой, и, немного чавкая, произносит:
— Время ням-ням, соседка, — и уходит.
Пожалуй, один из самых больших недочетов этого места в том, что, переодеваясь, ты у всех на виду. Кто не попадя может узреть твою обнаженную спину и задницу. Но у меня нет комплекса по этому поводу, однако, снимая с себя шорты, — ведь топ остался на мне тот же, — все равно чувствую неловкость. Я слышу топот позади и знаю, что стоит кому-то вплотную прислониться к решетке и посмотреть в бок, как он увидит мои формы, ставшие твердыми за долгое время работы на поле и складах. В Кертле тебя не просто принимают на работу с десяти лет, тебя заставляют идти на нее. Есть еще одно правило в городе: кто не работает, тот не ест. И ты никак не отвертишься от этого. Ежедневно, рабочим выдают немного продуктов на порцию для одного человека, у нас не получают зарплат, лишь некоторые гроши, больше идет плата питанием, но, наверное, как уже можно понять, если тебе десять и ты не работаешь, то остаешься не только без грошей, но и без ужина, слава богу, если твои родители в случае чего поделятся. Мои не делились, как я упоминала ранее, меня сразу приучали к жесткому, и мне немного больно из-за того, что та же участь будет ждать и моего братца, когда ему стукнет десять.
Натянув черный комбинезон, поправляю длинные рукава, плечи и расстегиваю его до пупка, потому что в здании невыносимо душно. Умывшись, не смотрю в зеркало, потому что мне не хочется видеть свое отражение. Мне никогда не хотелось его видеть, и дело не во внешности, просто во мне засело что-то непонятное, из-за чего мне противны зеркала. Но к несчастью, я вынуждена смотреть в него. А как иначе?
— Ну наконец-то! — говорит позади меня женский голос, когда я замыкаю свою птичью клетку. Повернувшись, вижу ту самую девушку с красными волосами, большими чертами лица и розовым пузырем, с каждой секундой становившимся все больше и больше, пока в один момент он не лопается. — С тобой мы останемся без завтрака! — рычит она и хватает меня за руку, ведя вдоль по коридору.
— Почему ты ждала меня? — хмурясь, спрашиваю, причем еле поспевая за ней. У нее еще и ко всему прочему очень широкий шаг.
— Потому что ты не знаешь, где столовая. Мне сказали проводить тебя. Думаешь, без просьбы этих долбаных охранников, я бы тратила время на какую-то бедняжку-новенькую?
Это риторический вопрос, поэтому молчу. Мне хочется вырвать запястье из ее грубой хватки, но заставляю себя идти послушно и молча. Нет, я больше точно не покажу виду, что меня кто-то или что-то пугает. Черт, в который раз я уже говорю это? Надоела сама себе. Делай, Адэна, на словах все хороши.
Столовая оказывается просторной, что неудивительно с учетом такого количества людей, но холодной и пустой. Для этого места самое то. На меня никто не смотрит, все плевать хотели на новую заключенную, пока, но я все равно чувствую дискомфорт. За столами никто не разговаривает, не смеется, все отстранены не только от мира, но и друг от друга. Даже это тесное место не способно сплочить людей. Теперь я вижу заключенных в разного цвета форме.
За завтраком меня никто не трогает, однако я все равно бдительна, готова в случае чего дать отпор. Тишина и спокойствие преследуют меня ровно до того момента, пока я не оказываюсь у выхода из столовой.
На пороге оказывается тот парень из библиотеки. Точнее, один из трех, что с чуть длинными волосами.
Я не успеваю ни обойти его, ни сказать хоть слово, как вдруг его нога, словно сделанная из стали, бьет меня по коленям, и я падаю.
— Достойна ли ты называться убийцей, если падаешь на колени от одного удара? — присев рядом на корточки, шепчет он. Я поворачиваю голову в бок и вижу, что ребята за первым столом обратили на нас внимание. Наверное, за спиной творится тоже самое.
Нет, я не прогнусь под этим парнем. Вчера он был более любезен. Никто не любит унижать втихую, получая большее наслаждение, когда делают это на глазах у сотни людей. И я понимаю, почему вчера никто из трех парней не тронул меня. Тогда было неинтересно.
Взяв себя в руки, я поднимаюсь на ноги, и он поднимается вместе со мной. Вдруг на его лице появляется чувство вины:
— Ох, прости-прости, я забыл представиться, меня зовут Сэйдан, — и он отвешивает поклон.