Ее удары сыплются один за другим. Я отбиваюсь через раз, а когда очередной удар приходится по животу, из меня словно выкачивают весь воздух. Я падаю на колено и опираюсь на пол рукой, тяжело дыша. Насколько же у меня слабое тело. Насколько же я не способна защитить себя. Все это очень плохо. Чувствую ярость, но не могу ни на что вылить ее, потому что... у меня нет сил.
— И так будет всегда, — хрипит нападавшая, — до тех пор, пока ты не перестанешь быть такой соплячкой. Твое тело, накачанное со всех сторон, выглядит таким сильным, когда на деле, ничтожно слабое.
Я опускаю на себя взгляд. На мне нет формы, я пошла в той же пижаме, которую ношу с первого дня здесь. Подтянутое загорелое тело с татуировками действительно никчемное. Но нет, я не буду отчаиваться. Теперь этот зал станет моим вторым домом. Я должна сделать все, чтобы стать выносливее и сильнее, иначе сломаюсь в этом месте.
— Почему ты здесь? — спрашиваю я, садясь на мат и по-прежнему тяжело дыша.
— Я главная в этом зале. Я всегда здесь, — отвечает она. Это все, что мне надо было услышать.
— Научи меня, — заглянув в ее зеленые глаза, прошу я. — Если ты главная, то помоги мне стать сильнее.
— В этом месте никто не помогает друг другу, — жестко произносит она, но я вижу желание сделать это в ее глазах, в выражении ее лица.
— Это правило такое?
— Здесь нет правил.
— Тогда что же это? Ты не хочешь помогать мне, потому что так делают все? Потому что другие никому не помогают?
— Я сама себе хозяин.
— Тогда помоги мне! — чуть ли не кричу я, и мои слова эхом разносятся по пустому залу. Подскочив, продолжаю говорить: — Я не прошу тебя стать моей подругой. Бей меня, пинай так, чтобы не хватало времени подняться, используй мою кровь как краску для этого пола, делай, что хочешь, просто помоги. Это место жестоко по-своему, а я хочу здесь выжить.
Она смотрит на меня долго и пристально. Я выдерживаю ее взгляд и, слушая слишком громкий стук собственного сердца, жду ответ. Знаю, что она согласится, чувствую это, но все равно все мое тело замирает в ожидании. Вряд ли кто-то еще согласится мне помочь, поэтому сейчас она моя единственная надежда.
— Ладно, — выдыхает девушка. — Я помогу тебе, но об этом никто не должен знать, поняла? — Киваю. — И помни, что это не потому, что я делаю то, что делают другие, а потому, что я сама никому не помогаю. Эти твари, в число которых мы с тобой входим, должны сами выживать. Ты первое и последнее исключение. — Она бросает мне перчатки без пальцев. — Меня зовут Гида, начиная с этого дня, мы с тобой будем заниматься по два часа, с пяти до семи утра.
Так начинаются мои ежедневные, долгие и изнурительные до крайности тренировки. Я смело выдерживаю каждый удар, делаю все, что она говорит и верю, — верю в себя. Я верю, что время и труд принесут плоды. Ничего не бывает зря. Вся кровь, которую я оставлю на этих матах, которой залью этот пол, она не будет пролита зря. Каждая красная клякса станет моим плодом, каждый синяк станет моим путем к победе.
***
Хромая, медленно выхожу из зала под пристальный взгляд Гиды. Он жжет мне лопатки, заставляя идти быстрее, но я не могу. Не могу, потому что подвернула ногу. В первый же день. Со слов Гиды, это абсолютно нормально. Я впервые так усиленно учусь, впервые познаю сильные удары, и поэтому так неуклюжа, так неосторожна.
Кто-то из заключенных уже проснулся. Некоторые, проходя мимо, бросают на меня заинтересованные взгляды, но я игнорирую их. Наверное, им интересно, почему я вышла хромая из зала.
Подходя к своей клетке, я вижу парня, который стоит рядом, опершись на стену, и только подойдя достаточно близко, чтобы мое плохое зрение смогло разглядеть его лучше, узнаю знакомое лицо. Он один из трех парней, с которыми столкнулась по порядку. Хмыкаю. Неужели встречаю каждого по очереди?
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, доставая ключ из глубокого кармана и смотря на него.
Пройдя по моему телу взглядом, останавливает его на моей татуировке, закрывающей весь правый бок, и дергает бровью.
— Красивая, — говорит он.
— Спасибо, — совершенно не искренне отвечаю я.
В Кертле не нужно родительское разрешение детям старше пятнадцати лет, чтобы набить татуировку. В принципе, оно вообще им не нужно, потому что нет такого закона, но некоторые в салонах все равно его просят. Однажды, когда мне стукнуло пятнадцать, я нашла самый дешевый салон и бухнула все свои сбережения за пять лет работы на три татуировки, которые делала, кажется, целую вечность. Это было моей мечтой с раннего детства. Мама и отец, увидев меня, заляпанную рисунками, ничего не сказали. Они никогда ничего не говорят, но когда папа напился до неузнаваемости, мне все равно досталось, и настолько сильно, что пришлось накладывать бинт на ногу в области бедра. От его ударов разорвало кожу, и я никогда об этом не забуду. Но ничто не заставит меня жалеть о всех сделанных татуировках. Они значат для меня слишком многое.
— Я хотел извиниться за то, что сделал Сэйдан вчера на входе в столовую, — произносит парень. — Меня зовут Кэндал.
— Зачем ты извиняешься за то, что считается здесь нормальным явлением? — открыв «дверь», спрашиваю я. Когда вхожу, Кэндал следует за мной.
Не обращая внимание на его присутствие, скидываю с себя шорты и натягиваю комбинезон, после чего подхожу к умывальнику. Мне нужен душ, но сейчас не об этом. Парень молчит слишком долго и отвечает, только когда я снова поднимаю на него взгляд:
— Это не считается здесь нормальным явлением.
— Но я видела... там в холле, когда впервые оказалась здесь... тот мальчик, — теряюсь я в словах.
— Да, здесь есть драки, и порой они заканчиваются сильным кровопролитием и очень редко очередным убийством, но у этого всего другая система, и скоро тебе о ней поведают. Мы заключенные, и иногда можем быть жестоки, но мы не чудовища, Адэна.
Имя он, наверное, узнал от Адена, поэтому на этом я не заостряю свое внимание.
— Разве быть жестоким не значит быть чудовищем? — интересуюсь я.
— Нет. У жестокого есть душа. Жестокого можно отучить от жестокости. Чудовище — это бездушная тварь, и ничто не поможет ей измениться.
Молчание.
— А кто тогда Сэйдан? — задаю вопрос я. — Просто жестокий парнишка, севший сюда за убийство, считавшееся самозащитой, или чудовище?