— Можно? — спросил Юра, отворяя дверь в кабинет.
В кабинете завуча не было, а на стуле у окна сидела мать. Вот уж чего Юра не ожидал. Лучше бы его наказали как угодно, но только не вызывали мать в школу. Оттого что в кабинете сидела мать, Юре стало стыдно вдвойне, и он согласен был провалиться сквозь землю, если бы наступил такой счастливый момент.
«Нет, — думал Юра, — лучше умереть, чем испытать такое унижение». Умирают же люди, проглатывая яд, или, читал он в одной книжке, чтобы не сдаваться коварному врагу и не испытывать муки совести, отважные люди забираются на самую высокую в мире скалу и, мысленно простившись с родными, прыгают в тёмную, бездонную пропасть. И красиво там умирают. Эх, как бы хорошо умереть сейчас же! Ведь ничего такого не сделал, а Соню ударил Санька. Ведь он ремень у Саньки отобрал, когда тот ударил, а Соня увидела ремень в его руках и наябедничала. Он к ней так хорошо относился, а она на него наговорила. Нет, хорошо бы умереть. Лежишь себе преспокойненько в гробу и будто совсем мёртвый, а все жалеют тебя, плачут, говорят: «А всё-таки Юра Бородин был хороший мальчик». А Фома пожалел бы о том, что не сознался в своём проступке. Единственное, пожалуй, что спасало Юру, — это то, что мать не плакала, а сурово глядела на него. Иначе он не смог бы пережить такое унижение.
— Как у тебя глаза от стыда не повылазят! — сказала мать тихо, но твёрдо, и Юра понял: матери, наверно, было даже стыднее, чем ему, потому что она взрослая, но всё-таки хорошо, что мать пригрозила ему, значит, ничего такого не произойдёт.
— А чего я такое сделал?
— Знаю я чего! Ты мать живой в могилу вгонишь! Работаешь, как окаянная, с утра до вечера, чтоб он учился, стал человеком, и вот на́ — какая благодарность! Свиней хочешь пасти? Будешь, от тебя такое добро никогда не уйдёт! Или быкам хвосты крутить? А я-то для вас стараюсь, ну не стыдно ли! Наде с таким трудом всё даётся, а ему, почитай, и учить не надо, а только в книжку загляни, а он вон вытворяет!
В это время вошёл директор, поздоровался, торопливо взглянул на Юру.
— Так что же? — спросил он мать. — Ах да, мне завуч Марья Федосеевна напоминала. Так что, Юра Бородин, — обратился он к Юре, — будем извиняться? Так? Будем извиняться?
— Уж вы, Андрей Тихонович, — начала жаловаться мать, встала и, переминаясь с ноги на ногу, не знала, что и сказать, — меня простите. Некогда доглядеть. А за ним гляд да гляд нужен. Но вы ничего такого не подумайте, он у меня славненький, уж чего я только не подумала плохого, когда прочитала в дневнике.
Вот уж чего Юра не ожидал услышать от матери. Ведь она только что ругала его. Ну что за мать? Юра даже вспотел от стыда.
— Кто вас вызывал, Бородина? — спросил директор.
— В дневнике указано: завуч.
— А напрасно. Она поторопилась. Очень даже напрасно. Мы вызываем в крайнюю нужду. А здесь? Кто будет извиняться за то, что ударил ремнём девочку, Юра? Кто? Может быть, мать пошлём? А стыдно не будет?
— Я, — продохнул Юра.
— Отлично. Я вас не держу, — обратился директор к матери. — Идите. Не волнуйтесь. — Только теперь Юра заметил: глаза у матери блестели от слёз. Мать торопливо, боясь расплакаться, выбежала. — Ну, Юра? Тебе известно, что если парень хорошо относится к девочке, он не может быть плохим человеком? Поверь мне. Тот, кто не обидит девочку, а девочки — это наши будущие матери, не способен сделать подлость. И всегда, Юра, оскорбляя девочку, мы всё-таки, заметь это, оскорбляем и мать. Но мать для нас — святыня! Разве можем мы святотатствовать? Не можем. Так или не так?
— Понял, — шмыгнул носом Юра, хотя ничего не понял из длинной речи директора.
— Вот так-то, нужно извиниться. Ничего не поделаешь. Я знаю, для мальчиков — это хуже смерти, но ничего не поделаешь. За свои проступки будем отвечать сами. На уроке встанешь и скажешь: извини, мол, так и так. Будь как солдат в бою. Наберись смелости.
— Понял. Только не я ударил.
— А кто? Кто же? Не само же по себе это произошло, Юра?
— Не я.
— Допустим, но извиниться надо, если получилось, что ты виноват. Извинись, а учитель мне передаст. Иди, Юра. Я, Юрий, старый солдат и люблю дела, а не слова.
Юра осторожно прикрыл дверь, давая себе самое твёрдое слово с этого часа никогда никого не обижать, ни с кем не ссориться, стать тихим, послушным, таким, что все станут удивляться, помогать матери, бабушке, всем, кто нуждается в его помощи, любить их, а себе отказывать во всём.
Была большая перемена, по двору носились ребята, и на душе у Юры стало радостно: его не наказали, а он думал, что наказание будет ужасным, возможно, исключат из школы, и он вынужден будет уйти из дому, скрываться и жить в лесу. А вот Артур Молендор в кругу ребят борется с Марчуковым. Марчуков сделал подножку, и Артур хлопнулся об землю. Артур, весь красный от стыда и напряжения, делал отчаянную попытку высвободиться из-под Марчукова.