Вскоре они познакомились ближе. Кася безраздельно принадлежала новому миру. В Союз борьбы молодых вступила еще в сорок пятом году. Уже тогда выезжала на Воссоединенные земли работать трактористкой с группой парней и девушек из Союза, на которых все смотрели, как на помешанных. В то время приезжие обычно «организовывали» там ковры, мебель, сервизы, золото. На следующее лето Кася поехала в Югославию. Была одной из застрельщиц соревнования между интернациональными молодежными бригадами. Из-за жары работали ночью, а днем отдыхали в палатках и пили вино той прекрасной земли. За границу она ездила часто, побывала в Будапеште, Софии, Париже, Праге. На международных съездах познакомилась с десятками людей, обладающих экзотическими именами и экзотическим цветом кожи. Потом переписывалась с ними и принимала их в Польше, воздавая им почести, как хозяйка дома. Идеи интернационализма в устах этой дочери крестьянина из подваршавской деревушки звучали так же естественно, как в устах коммунаров. Польшу она начала представлять на международной арене еще гимназисткой. Теперь изучала социологию и работала в молодежной газете.
Начинала Кася еще в изданиях «Чительника». Ездила тогда вместе с другими журналистами в самые захолустные местечки, где сельский почтальон появлялся с газетами раз в четыре дня. Одному подписчику засовывал в почтовый ящик четыре экземпляра за среду, другому — четыре за четверг. В такую дыру они приезжали и в беседе с местными жителями старались выяснить их наболевшие нужды. Эти беседы они широко освещали в печати, а затем приезжали еще раз с артистической бригадой, чтобы в обсуждении перед концертом определить, какое впечатление произвели их статьи. Людей дискуссии интересовали больше, чем концерты.
Из «Чительника» Кася перешла в свою, молодежную газету и продолжала ездить по стране. Особенно нравилось ей Гданьской воеводство. Однажды ребята из СПМ затащили ее Ка пароход, где ячейка состояла из пятерых парней «в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет». Капитан парохода был старым «реакционером», который никого из членов Союза польской молодежи не выдвигал, не подпускал к машинному отделению и ничему не учил. Кася решила потолковать с ним. Он принял ее крайне вежливо и шикарно. Когда разговорились, она спросила, почему он столько времени держит ребят в черном теле.
— Выдвижение, знаете ли, зависит не от меня, а от управления пароходства.
— Вы так долго не подпускаете ребят к машинному отделению.
— Это не так. Я охотно бы их туда направил, но тогда бы пришлось отстранить от работы другого парня.
— Нет, — возразила она, — я уже поговорила с ними. Четверо ребят из ячейки будут выполнять работу пятого, а вы за это возьмите Рысека в машинное отделение.
И старый реакционер взял Рысека в двухмесячный рейс.
— Для пробы, — добавила она, подражая густому басу капитана.
Когда они начали встречаться, Эмануэль попросил, чтобы Кася говорила о себе, рассказывала ему такие же истории, как о старом капитане из Гданьска. И она поведала о заводах, которые охотно посещала, ведь люди там понимали, что ей нужно, что она хочет помочь им и что газета — могучее оружие; и о предприятиях, которые ей не по душе: бестолковщина, но все же она туда ездит — ничего не поделаешь. Такие хлопоты заполняли дни этой молодой особы. С подобным же отношением к общественным делам Эмануэль встречался у себя в мастерской и, собственно, всюду на каждом шагу — оно было характерно для нашей нынешней жизни. Да, но тут речь шла не о ком-нибудь постороннем, а о существе, которое становилось ему все более близким. Долгое время он считал, что все эти дела — просто дымовая завеса и не успеешь оглянуться, как девушка заговорит своим настоящим языком о настоящих делах, действительно ее интересующих. Язык, на котором она говорила, Эмануэль считал каким-то жаргоном. Казалось, Кася постоянно повторяла за кем-то чужие слова. Когда она наконец заговорит по-человечески? Когда наконец покажет свое подлинное лицо?