Из этого следует, что та особая власть, которой Христос облек некоторых из Своих учеников (Петра, Двенадцать или еще более широкую группу учеников), может быть властью только внутри общины, а не над нею. Вот почему толкователи Священного Писания никогда не перестанут обсуждать, были ли такие тексты, как Ин. 20:22 или Мф. 18:18, обращены к общине или к более узкому кругу учеников. Те же, кто записал слова Христа, очевидно, вовсе не видели в этом проблемы. Отождествление Христа и общины сделало невозможной никакую власть над народом Божиим, однако оно вызвало необходимость создания внутренней структуры, основанной на сакраментальной природе Церкви, что вскоре привело, органически и без каких бы то ни было разногласий, к повсеместному распространению «монархического епископата»[23]. Между тем пророчество, так живо выражающее власть Бога над народом, трактуется в Павловой экклезиологии не более как вспомогательная функция (1 Кор. 14).
Но имеется одно измерение, где человеческий авторитет стоит в каком–то смысле выше Церкви, как условие самого ее существования: функция свидетельства о Воскресении Христовом, порученная Самим Христом группе учеников, Им избранных, в особенности Двенадцати: Примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли (Деян. 1:8; ср. Лк. 24:48 и др.). Никакая Церковь невозможна без веры, но как призывать Того, в Кого не у веровали? как веровать в Того, о Ком не слыхали ? как слышать без проповедующего? И как проповедывать, если не будут посланы? (Рим. 10:14–15).
Так как христианская вера основывается на историческом факте, она покоится на апостольском свидетельстве — уникальной и не наследуемой привилегии тех, кто в самом деле видел воскресшего Господа. Избрание Матфия, с тем чтобы заменить Иуду, ясно показывает, что в числе Двенадцати могли быть только свидетели Воскресения Его (Деян. 1:22). Церковь, созданная и утвержденная событием Пятидесятницы (Деян. 2), была, следовательно, основана и на авторитете свидетелей, и на водительстве Духа Святого. Оба эти авторитета взаимно друг друга предполагали: было бы непостижимо, чтобы Дух Святой противоречил апостольскому свидетельству или чтобы апостольское свидетельство передавалось вне рамок действия Святого Духа в общине. Несколько противоречащие друг другу миссии Петра и Иакова, с одной стороны, и Павла, с другой, осуществлялись не только от их собственного имени, но и от имени Иерусалимской и Антиохийской Церквей соответственно.
Эта изначальная полярность в ранней христианской экклезиологии между личным авторитетом апостолов и авторитетом Святого Духа, ведущего общину, создает возможность установления преемственности между апостольским и послеапостольским периодами. Осуществляется эта преемственность, конечно, общиной, а не через личное свидетельство.
Симптоматично, что после смерти одного из Двенадцати, отмеченной в Деяниях (В то время царь Ирод… убил Иакова, брата Иоаннова, мечом — 12:1–2), не последовало никакого нового избрания. Иуда, предатель, нуждался в замене, но Иаков, мученик, — нет. «Круг» Двенадцати исторически перестал существовать со смертью Иакова, а вскоре исчезнут и все его члены. Задача общины будет затем состоять в сохранении апостольского свидетельства в его первоначальной чистоте и в продолжении — без живых апостолов — миссионерского и пастырского их служения. Это стало возможным не столько из–за личных поручении, дававшихся отдельным последователям отдельными апостолами, даже если такие поручения время от времени давались (ср. Пастырские послания), сколько из–за сакраментального тождества между Церковью в Иерусалиме, принявшей Духа Святого в день Пятидесятницы, и любой Церковью, собранной где бы то ни было во имя Христово.
Так, древнейшая форма учения об апостольском преемстве, как она представлена св. Иринеем Лионским, есть фактически учение об Апостольском Предании: истинная проповедь апостолов сохраняется не магически через возложение рук одного человека на другого, но благодаря преемственности одного и того же епископского служения в каждой общине. Не отрицая необходимости возложения рук, которое с самых первых дней Церкви было знамением даров Святого Духа и, конечно, существовало и в его время, Ириней рассматривает епископат как выражение сущности общины, а не как власть или авторитет над Церковью. «Известное дарование истины», принадлежащее епископам, по св. Иринею (Против ересей IV, 26,2), не есть личная непогрешимость, но выражение того, что в Церкви все происходит в сакраментальных рамках евхаристического собрания, чей предстоятель, епископ, является образом Господа и призван выражать волю Божию. Следовательно, опять же по св. Иринею, «вес желающие видеть истину могут во всякой церкви узнать предание апостолов, открытое во всем мире» (Против ересей III, 3,1).