Да я и до знакомства с Бердом не была обделена мальчишеской бойкостью…
Мать склонна поругаться, но больше для пыли в глаза, для напускного вида строгости и совсем не всерьёз. Не только за это мы её, конечно, любим, но именно эта черта в ней особенно хороша. Берд так однажды и выразился: “Напускная строгость и наигранная ворчливость – особенные изюминки твоего необычного темперамента, дорогая. Боюсь, как бы твоя старшая дочь со временем не стала такой же колючей снаружи при тщательно сокрытом добром нраве”.
На первом этаже раздался перезвон входных колокольчиков, медных и таких старых, что никто из нас не помнит, откуда они вообще взялись в этом доме, и кто их приделал ровно над входной дверью. Прежде чем все спохватились, я отодвинула в сторону уже опустевшую тарелку из-под шакшуки:
– Продолжайте завтракать, я проверю, кому там с утра пораньше понадобилась наша посуда.
– С утра пораньше? – ухмыльнулась Октавия. – Уже десять часов.
– Нужно меньше прогуливать ночи напролёт, – снова заметила мать.
Ну всё, эта “ночная тема” ещё сутки её не попустит. И нужно было ей заглядывать в мою спальню именно этой ночью? Вот позавчера, к примеру, я примерно спала в своей постели – заглянула бы позавчера!
Ещё до того, как спуститься с витой лестницы на первый этаж, я вижу пришедшего. Просторная мантия-плащ пыльного цвета, высокий рост и широкие плечи, шоколадные волосы, светлая кожа и тёпло-карие глаза, в которые я не способна подолгу смотреть – Стейнмунн Рокетт.
Стейнмунн – красивое имя, согласитесь. Вроде бы означает “прибой”. И хотя я ни разу в своей жизни не видела прибоя, мне кажется, что он непременно должен быть красивым, потому что такого красивого парня не могли бы наделить именем, не значащим ничего красивого. Впрочем, быть может, что некоторые кантонские девушки могут со мной не согласиться и сказать, будто Стейнмунн обыкновенный парень, пусть и неоспоримо симпатичный, однако не красавчик первой степени, но я с таким утверждением точно не соглашусь.
Стейнмунн вор, специализирующийся на ликторах, то есть тот самый драгоценный самородок среди ничего не стоящего песка, который может встречаться лишь раз в десятилетие, а может и реже. Он всего на год старше меня, но по своему характеру он значительно старше своего реального возраста. В шестнадцатилетнем возрасте он откосил от работ в шахтах, купив себе свидетельство о физической негодности для шахтного труда у ликторского медика за целых сто тысяч серебряных монет – никто до сих пор не знает, где и каким образом он достал такую космическую сумму. Редчайший воровской талант, мог бы с лёгкостью стать лучшим из лучших контрабандистов, если бы только желал этого. Его отсутствие в рядах контрабандистов – большая потеря для последних, но он не хочет официально вступать в ряды элиты по личным соображениям. Настоящий алмаз среди фальшивого песка: такой настоящий, что смотреть на его сияние порой становится совсем невозможно – не по себе.
– Оценишь? – гость обдаёт меня мелодичным голосом, стоит мне только остановиться в паре шагов перед ним, и вытаскивает из-под полы своей накидки заметно старую, небольшую и пухленькую книгу в выцветшем синем переплёте, с вдавленными и отшелушившимися от серебряного напыления буквами названия, которое с этого расстояния невозможно рассмотреть.
Стейнмунн ворует для меня книги. Он – мой единственный поставщик этого товара, если не учитывать трёх волшебных книг со странными сказками, которые десять лет назад раздобыл для меня Берд. Видя такое подношение, я всегда непроизвольно улыбаюсь.
– Уже читал? – сразу же приняв книгу и раскрыв её пожелтевшие от времени страницы, я замечаю, что только что мы будто случайно соприкоснулись кончиками пальцев, и всё же не сдерживаю лёгкую улыбку, рождающуюся, кажется, в самом центре моей грудной клетки, а оттого слегка закусываю нижнюю губу – чтобы не разулыбаться сильнее.
– Конечно читал. Мне понравилось. Было бы интересно до Церемонии Отсеивания узнать, как ты воспримешь такого рода историю.
– “Такого рода историю”? – сразу же заинтригованно веду бровью я. – О чём эта книга?
– О двух влюблённых, которые не могут быть вместе из-за социальной несправедливости.
На секунду замираю, но только на секунду, после чего своевременно отвечаю наигранно-невозмутимым тоном:
– Похоже, мне уже нравится. Ты пришёл только с книгой?
– А тебе уже недостаточно одной только книги? Были времена, ты радовалась обрывкам газет…
– Были времена, ты радовался, когда уходил от меня не побитым.
– Теперь я не против, чтобы ты меня хотя бы раз пристукнула, да ты больше не бьёшь.