После её доклада начались прения. Первым выступила д-р Егорова и без особых мудрствований и литературных оборотов заявила, что она не чувствует себя особенно сильной в микробиологии в их мединституте им читали её только один семестр. Но она полностью доверяет нашей партии и, конечно, будет использовать теорию Лепешинской в своей ежедневной практике. И пошло. Несмотря на молодость Егорова сумела проложить ровное и безопасное направление прений. И все последующие следовали ее путём. Прения ровно катились к благополучному завершению. Д-р Шмидт, сидящая в президиуме, распрямилась и начала улыбаться. И тут случилось неожиданное. Поднял руку д-р Малкин.
- Правильно ли я вас поняла доктор? Вы хотите выступить?
- Совершенно правильно, прошу слова
- Но вы как будто не записывались заранее?
- Нет, но я экспромтом, займу всего три минуты
- Ну хорошо, три минуты, не больше - неохотно согласилась Шмидт.
И д-р Малкин пошёл к трибуне. То что он произнёс в свои три минуты не укладывалось ни в какие рамки разумного поведения. Он подверг сомнению марксистскую концепцию Лепешинской. Он заявил, что насколько он смог познакомиться с описанием теории по специальной литературе, экспериментальный механизм теории слаб и сделанные выводы не соответствуют экспериментальным данным. В комнате повисла мёртвая тишина. Из открытого окна доносилось чирикание птиц. Д-р Шмидт стала белой и вытирала лоб салфеткой.
- Прошу слова! - раздался уверенный голос и к трибуне
пошёл доктор Цацкин блестящий хирург, работавший когда-то в Институте Бурденко, бывший зэк и местная звезда.
- Доктор Малкин здесь, сейчас опорочил советскую науку! Кто он такой чтобы иметь право выступать с подобными заявлениями?! Мы - советские врачи не позволим...! С д-ром Малкиным надо разобраться раз и навсегда! Я требую...
По мере того как он говорил, Малкин почувствовал нарастающую боль в груди. Он принял одну и тут же вторую таблетку нитроглицерина, но боль становилась всё сильнее. Он начал бледнеть и терять сознание. Чтобы не упасть, он уцепился за руку, сидящего рядом Якушева.
- Доктору Малкину плохо! Скорей адреналин! - громко закричал Якушев. Но Малкин уже не слышал его. Серая волна поднялась и мягко опустилась над ним.
......................................................................
А в это время, Илья, раздетый до трусов, загорал, пытаясь одновремённо сосредоточиться на описании первого съезда РСДРП. Изучение истории давалось с трудом. То и дело наплывала дремота. Илья встряхивался и оперев голову на руки отрешенно взглядывал в текст.
- Илья! Илья Малкин! К телефону! - раздался крик дежурного из
стоящего неподалеку домика охраны. Илья вскочил, но пока он бегал домой и натягивал штаны, абонент разговор прекратил. Во всяком случае, когда Илья, запыхавшись подбежал к дежурному, тот выдавил, отводя глаза в сторону
- Слушай, вам с матерью надо ехать в район...Отец заболел, находится в Центральной больнице...хочет вас видеть...
- Стёп, а кто звонил-то, а Стёп?
- Звонили из Центральной больницы. Кто - не знаю. Да какое это имеет значение: кто звонил? Езжайте и всё! - внезапно озлился дежурный.
Удивлённо взглянув на Степана, Илья задумчиво пошёл домой, переваривая новость и подбирая слова, которые он скажет матери. Потом началась суетня. Они, как и все вокруг, вели натуральное хозяйство: козы там, куры, поросёнок. Так надо было всем задать корм, вычистить хлев, договориться с соседкой чтоб во время подоила.
Пока то да сё наступил вечер и они уже затемно пошли лесом на станцию. Илья дорогу знал хорошо, шёл быстро и всё подбадривая, подгонял мать. Мать отставала, её пугала лесная темнота, она задыхалась и часто останавливалась, пытаясь унять сильное сердцебиение.
- Ты, мам, не думай что. Просто папа заболел и хочет нас видеть, чтоб мы были около...
- Ой нет Иля, это нехорошо с папой, это очень нехорошо - плача повторяла мать.
Так кое-как, они добрались до станции и уже через час шли по деревянным мостовым города, приближаясь к холму на котором раскинулись корпуса Центральной больницы. Тут силы окончательно покинули мать и она немолодая, грузная с растрёпанными седыми волосами обессиленно опустилась на скамеечку у чьего-то дома.
- Ты беги, иди к папе...А я сейчас...минуту посижу и прийду...сил нет... - задыхалась она.
Илья побежал к тёмным корпусам больницы. В одном из корпусов слабо светилось окно. Илья подбежал к этому корпусу и рванул входную дверь. От маленькой настольной лампы поднялась фигура, оказавшейся давней знакомой отца - доктор Фукс.
- Что с папой? Где папа? - задыхясь от бега проговорил Илья. И доктор Фукс ответила - Папы нет. Папа умер.
Противная тошнота подступила к горлу и свет лампочки начал расплываться в глазах.
- Нашатырь! Быстро! - скомандовала сестре д-р Фукс и резкий запах ударил в ноздри.
- Где мама? Где мама? - настойчиво спрашивала она, энергично тряся Илью за плечи
- Мама...там - слабо махнул рукой Илья и обе они выбежали во двор. А через минуту оттуда раздался зверинный вой матери.
Весь день Илья провёл в хлопотах. Мать была ни на что не годна. Она безжизненно сидела на диване, вперив свои, когда-то голубые глаза, в одну точку. Пришлось ему посетить ЗАГС (свидетельство о смерти, иначе не похоронят), отдел кадров и бухгалтерию (последний расчёт), прокуратуру (была проведена экспертиза столовских биточков) и целый ряд других присуственных мест.
А в пять по-полудни жалкий кортёж - подвода, на подводе гроб, за подводой 10-15 обескураженных коллег - направился к близлежащему кладбищу. У ворот кладбища стоял грек Адам - кладбищенский смотритель (много лет подряд Илья и Адам будут встречаться у этих ворот). У могилы никто не решился сказать ничего. Да и что можно было сказать? Только доктор Цацкин отведя Илью в сторону, негромко проговорил: - Илья, знай, когда тебе в жизни нужна будет помощь - ты всегда сможешь обратиться ко мне.