Против бездушного склеивания разнокалиберных слов, производимого всевозможными завами, советские люди протестовали по-своему — не только в газетно-журнальных статьях, но и в устных пародиях, причем пародистами нарочно подбирались такие слова, чтобы при их сокращении непременно получалась нелепость.
Когда в начале революции возник Третий Петроградский университет, студенты, смеясь, говорили, что сокращенно его следует называть Трепетун [Если память мне не изменяет, слово Трепетун впоследствии было обыграно в одном из фельетонов Аркадия Аверченко.].
Биржевую барачную больницу прозвали Би-Ба-Бо.
Илья Эренбург сочинил тогда же по этому методу словечко Ускомчел. Это должно было значить: “Усовершенствованный коммунистический человек”. Ильф и Петров, издеваясь над эпидемией канцелярского “сократительства”, довели этот прием до абсурда: подвергли такому сокращению тургеневских Герасима и Муму и получили озорное Гермуму. Они же выдумали пародийное политкарнавал [И. Ильф и Е. Петров, Двенадцать стульев. Золотой теленок. М., 1959, стр. 236 и 507.] и придали “Театру инфекции и фармакологии” сокращенное название Тиф [И. Ильф и Е. Петров, Фельетоны и рассказы. М., 1957, стр. 204.].
Столь же остроумно использовали они имена Фортинбрас и Умслопогас. Первое имя принадлежит персонажу из “Гамлета”, второе — герою романа английского беллетриста Райдера Хаггарда. Авторы “Двенадцати стульев”, сделав вид, что не подозревают об этом, в шутку предложили читателю воспринять оба имени как составные названия двух учреждений (вроде Моссовет, райлеском и пр.). Оттого-то в их чудесной пародии на театральные афиши 20-х годов появилась такая строка:
“Мебель — древесных мастерских Фортинбраса при Умслопогасе” [И. Ильф и Е. Петров, Двенадцать стульев. Золотой теленок. М., 1959, стр. 242. ].
Это уморительное Умслопогас, внушающее мысль об угасании ума, было настолько похоже на тогдашние составные слова, что стало нарицательным именем одного очень большого издательства, давно упраздненного. Мы так и говорили тогда:
—У нас в Умслопогасе...
Подобным же образом Александр Блок в одной шуточной пьеске (1919) высказал догадку, что имя молодого литератора Оцуп есть сокращенное название учреждения. Пьеска называется “Сцена из исторической картины «Всемирная литература», и там есть такие стихи:
В примечании к слову Оцуп поэт говорит, что если Оцуп — название учреждения, то, “очевидно, там была культурно-просветительная ячейка” [Александр Блок, Собрание сочинений в восьми томах, т. Ill, М.-Л., 1960, стр. 423.].
Помню, как добродушно смеялся поэт, когда М. Лозинский, прощаясь с ним, сказал ему с величайшей серьезностью:
— ЧИК! — и пояснил, что по-новому это означает “Честь имею кланяться”.
Эдуард Багрицкий (в 1920-1921 гг.), приведя в своей поэме “Трактор” аббревиатуру МСПО, попытался расшифровать ее в пышно-романтическом стиле:
[Эдуард Багрицкий, Собр. соч., т. 1, М-Л., 1938: стр. 398.].
В настоящее время всеобщая страсть к сокращению слов мало-помалу потухла. Тем детям, которые при рождении нарекались такими экзотическими именами, как Аванчел (Авангард Человечества), Слачела (Слава Челюскинцам), Новэра (Новая Эра), Долкап (Долой Капитализм) и пр., теперь уже лет сорок, не меньше, и своих детей они называют уже по-человечески: Танями, Олями, Володями, Ванями.
И еще один пострадавший: Сиврэн — сокращенная форма четырех замечательных слов: Сила, Воля, Разум, Энергия. Можно быть твердо уверенным, что ни один из его сыновей не будет Сиврэном Сиврэновичем.
Вообще многие из этих слов-агрегатов оказались времянками и ныне отодвинулись далеко в историю вместе с теми явлениями, которые были обозначены ими: нэп, рапп, пролеткульт, рабфак, комбед, торгсин, продразверстка, ликбез, моссельпром.
И совсем без следа исчезли слова-фикции, слова-пузыри, изготовленные в канцеляриях всевозможных начпупсов. Органическими, живыми словами им не удалось побывать, они умирали еще до рождения.
Кто помнит колченогое ГВЫТМ, которым пробовали было обозначить Государственные высшие театральные мастерские? Или: главэкоб, комикон, соучмол, копоко, трубарвосо.
Это не то, что такие слова, как загс, трудодень, стенгазета, которые уже вошли в нашу лексику как полноправные законные слова.
К слову загс до того привыкли, что стали уже забывать, из каких четырех слов оно склеено. Я, например, совершенно забыл.
Так что беспокоиться нечего: все эти словесные агрегаты не могут нанести языку никакого ущерба, ибо народ строжайшим образом контролирует их и сохраняет лишь те, которые вполне соответствуют духу языка, его природе, и без жалости отметает от себя всякую словесную нечисть.
Из всего этого вывод один: при суждениях о нормах нашей речи никак нельзя выносить приговоры огулом. Нельзя говорить: все такие слова хороши. Или: все они плохи. Среди них есть отличные, выдержавшие испытание временем, пользующиеся всенародным признанием, а есть и гомункулы, изготовленные бюрократическим способом. От них так и несет мертвечиной.
Конечно, только старовер может восставать против всех “сплавленных” слов.
Но кто же не порадуется, видя, как сотнями проваливаются в тартарары всякие мертворожденные Заммортеххозупры и Умслопогасы?
Впрочем, увы, вместо старых кое-где появляются новые.
Недавно саратовец Г.В. Смирнов прислал в редакцию “Известий” такое письмо:
“Я купил пачку салфеток. Дома моя внучка, ученица второго класса, вскрыла пачку. На пол выпала бумажка...
СЧЁТКА САЛФЕТОК № 4
— Дедушка, что такое “счётка”?
— Не знаю, давай посмотрим в словаре. Но сколько словарей я ни перекопал, слово “счётка” обнаружить не удалось”.
От имени редакции “Известий” * Г.В. Смирнову ответил В. Веселовский:
“Видимо, на Сокольском целлюлозно-бумажном комбинате уверены, что в русском языке нет других, более понятных слов, и поэтому утвердили слово “счётка”. Жаль только, не разъяснили, что это такое, как, например, это делают товарищи из города Черновцы. Они придумали новое слово. Легкое, звучное, веселое:
ЗАМШОЧКОСАЛФЕТКА
Так и просится в песню! И тут же разъяснили, что “замшочкосалфетка служит протирочным материалом для оптических изделий”. Действительно, кто же теперь говорит: — Замшевая салфетка для очков? Длинно, банально. Гораздо понятнее “замшочкосалфетка” [“Известия”, 14 сентября 1961 г.].
Наряду с умслопогасами в современную русскую речь проникли и другие словесные формы, тоже вызванные стремлением к ее экономии.
Я говорю о так называемых усеченных словах, или, как именуются они в просторечии, “обрубках”.
Читательница С.Н. Белянская недавно прислала мне из Ташкента письмо, где отзывается с большим негодованием о таких современных “обрубках”, как зав, зам, пред, га (вместо гектар) и др.
Они кажутся этой читательнице “насильственно (?!) введенными в русский язык”, и она выражает надежду, что все они скоро исчезнут.
*
Речь, разумеется, идет об «Известиях Советов депутатов трудящихся» — второй по тиражу после «Правды» газеты в СССР. Эта газета прекратила существование в 1993 году после разгона Советов. — V.V. Народ проверяет слова раньше всего на слух. Ему необходимо благозвучие. Лишь те из новых слов он сохраняет в своем языке, которые соответствуют его фонетическим нормам. А чиновники не слышали тех слов, которые они чертили на бумаге в своих канцеляриях. Оттого-то эти