— Подушка упала, Меррик. Она остановила коляску. Дай сначала я.
Ее запах снова окутал меня, и она натолкнулась на мою здоровую ногу, когда убирала подушку из-под колеса. Моя предыдущая шутка теперь была у меня на языке и медленно начинала складываться в слова. Не сейчас. Не тогда, когда я практически голый.
С тех пор, как Грэйс появилась, об этом я беспокоюсь больше всего. Пока она будет помогать мне принимать душ, неожиданно появится эрекция, и это будет не самое лучшее время. Хотя у меня и бывало-то такое не часто. Если она узнает, что она привлекает меня, убежит ли она с криком? И как, черт возьми, она может меня привлекать, если я даже не могу ее увидеть?
«Потому что ты знаешь, Меррик. Ты знаешь, что она красива. Ты своим нутром это чувствуешь».
— Все готово. Я иду в ванную. Встретимся там.
Она даже не предложила подтолкнуть меня дальше по коридору, и она не сомневалась, что я последую за ней. Я бы поспорил на свой банковский счет, что она виляла бедрами, когда шла. Скорее всего, я бы в любом случае врезался в стену из-за такого отвлекающего маневра.
Черт, я просто не увидел красивую женщину. Не увидел дразнящие изгибы настоящей женщины и упустил возможность быть по другую сторону ее чувственной улыбки. Вот из-за чего мне следовало бы не спать по ночам.
Как только я повернул за угол, мой слух уловил звуки Грэйс: она двигала вещи в ванной. Я приехал в ванную и стал ждать. Я сжал свою здоровую руку в кулак, и нервозность стала сильнее, чем когда-либо. Мне просто начать пытаться раздеваться или подождать ее помощи? Собиралась ли она наблюдать за мной? Хотел ли я, чтобы она смотрела на меня?
Я был сейчас в незнакомой ситуации. Принять решение сотрудничать было гораздо труднее, чем спорить, но она была права. Я вел себя как ребенок. По какой-то причине эта женщина заставила меня захотеть изменить это.
— Ладно, Меррик. Я не знаю, как это делала твоя мама, но, по-моему, это будет довольно просто. Сначала давай снимем рубашку, — сказала она профессиональным тоном. Ее руки легли мне на плечи, таким образом она дала мне знать, что она здесь. Когда они быстро опустились на грудь, я почувствовал, будто из меня начисто лишили воздуха.
— Ты в порядке? — спросила она, ее руки нерешительно остановились.
Меня никогда не было просто так вывести из колеи, но, черт меня побери, если я мог контролировать это в данный момент.
— Что ты делаешь? — спросил я с дрожью в голосе. Мой голос звучал как наждачная бумага, так как пару секунд назад во рту пересохло.
— Я помогаю тебе снять рубашку. Я просто хочу, чтобы ты знал, где находятся мои руки, чтобы ты не напугался.
«О. Ну, это меняет дело».
— Ладно.
— Ладно, — сказала она, затем сделала глубокий вдох.
— Продолжай, — сказал я как можно небрежнее. Ее тихий смех совсем не спас ситуацию.
Нежные руки опустились к краю рубашки и подняли ее. Я почувствовал прохладный воздух на животе, и по коже побежали мурашки. Она держала рубашку, пока я не смог вытянуть здоровую руку через нее, затем она сняла ее через голову. У меня возникло какое-то дергающее чувство в том месте, где повязка защищала другую руку. Освободившись от повязки, она осторожно убрала мою руку так, чтобы можно было полностью снять рубашку.
Моя здоровая рука рассеянно коснулась щетины на лице. Мне нужно было бы побриться, иначе это заняло бы даже больше времени, чем обычно. Некоторые участки были в большем беспорядке, чем другие. Способа сделать их ровными не было, и я заставил маму перестать делать это для меня. Чтобы привыкнуть к этому ощущению, не видя, потребовалось какое-то время.
«Какое тебе вообще до этого дело?»
Я закрыл глаза, чувствуя себя слишком уязвимым без рубашки. Я не мог видеть Грэйс, но и не хотел, чтобы она меня видела. Особенно когда мои эмоции были на пределе. Смотрела ли она на мои шрамы? На изуродованную кожу верхней части руки и левой стороны тела? Хмурилась ли она или смотрела с отвращением?
Меня это не должно было волновать. Она была моей сиделкой, и меня это не должно было волновать. Я должен был быть мужчиной и встретиться с этим с поднятой головой. Мне. Не следовало бы. Волноваться.
Но меня это волновало.
— Теперь давай снимем шорты.
Я не мог остановиться и не сказать эти слова, и неважно, как по-детски они звучали, мне нужно было знать.
— Насколько я тебе противен? По шкале от одного до десяти.
Она вздохнула и убрала мою руку в сторону, так чтобы она смогла добраться до моих шорт.
— Это не очень удачная шутка, Меррик.
— Я не шучу, Грэйс.
Она прекратила движение, но по-прежнему находилась близко ко мне. Я мог чувствовать на своей коже ее быстрое дыхание. На меня это так сильно действовало, я давно такого не чувствовал.
Должно быть, я чем-то заболел. Может быть, лихорадкой?
— В шкале нет надобности, потому что ты мне не противен. Ты покрыт шрамами, Меррик, а не разбит.
— Это одно и то же.
— Нет, — огрызнулась она.
Я опустил голову, надеясь, что мои глаза были близко от ее глаз или, по крайней мере, от ее лица.
— Тогда почему мне кажется, что это одно и то же?
Ее маленькая рука коснулась моей щеки, от тепла ее пальцев мне стало еще больнее. Она обхватила руками мой покрытый шрамами подбородок, прежде чем снова пробежаться пальцами по повреждённой коже уха. Я не мог дышать. Я и не хотел. До тех пор, пока этот момент не закончится. Ее нежные пальцы проследовали по шраму до глаза и по брови. Ее прикосновение казалось сокровенным, но скорее жалостливым.
Она тихо напевала себе под нос, пока кончики ее пальцев снова и снова двигались вниз к моему обросшему подбородку.
— Кажется, они такие, потому что ты еще не поправился. Кажется, будто твоя жизнь кончена, потому что ты так много потерял, и больно даже дышать, — она снова прикоснулась к моей щеке, и мне стало интересно, была ли это ее идея быть профессионалом, потому что я бы удвоил плату, если это было так.
— Грэйс... — выдохнул я.
— Быть покрытым шрамами, такими жуткими, не то же самое, что быть разрушенным. Только ты можешь разрушить себя, Меррик, и такого рода разрушение не оставляет видимых шрамов.
Я хотел что-то сказать, что-нибудь, что заставило бы ее увидеть меня как что-то другое, а не изуродованного человека, но я не мог думать об этом. Может быть, потому, что на самом деле она совсем не видела меня таким.
— Шорты, — сказала она и помогла мне подняться с кресла, чтобы она смогла снять их. Остались только боксеры, и я чувствовал, что она двигает мою коляску вперед, пока я не убедился, что нахожусь на небольшом расстоянии от двери.
— Я прикрою твои колени полотенцем и сниму твое белье, затем прикрою гипс и ногу.
Я кивнул, вздрогнув, когда полотенце прикрыло эрекцию, с которой я так ничего и не смог поделать. «Подумай о чем-нибудь грубом, Меррик».
Я вообразил себе все, что мог, что, возможно, сделало бы меня противным, но Грэйс нужно было бы уйти из дома, чтобы эти фантазии сработали как надо. Она все еще приятно пахла, и ее руки все еще были на мне. Клянусь, я был в состоянии возбуждения всю прошедшую неделю, и это начало доходить до меня. Ее крошечные руки сорвали мое белье, когда я немного попытался помочь ей и приподняться в коляске. Мягкое полотенце продолжало меня прикрывать, но я не мог перестать проверять рукой, чтобы удостовериться, что я не сделал из него палатку.
Грэйс была занята укутыванием руки и ноги. Вскоре она подняла меня с коляски. Я попытался ровно стоять на здоровой ноге, и, насколько это было возможно, переместить на нее вес, но я был слишком занят, пытаясь удержать полотенце.
— Помоги мне, Меррик. Не беспокойся о полотенце, я поняла, — сказала она, ее голос напрягся от усилий, когда она держала меня.
Несколько ворчливых звуков и стонов спустя, я наконец-то оказался на сиденье в душевой кабине, на мне не было ничего, кроме полотенца на коленях. Мы оба выдохлись, но я был в шоке, что ей вообще удалось поднять меня с коляски, не говоря уже о том, что она протащила меня через двери душевой кабинки.