Он вздохнул, его широкие плечи опустились от облегчения.
— Спасибо, Грэйс. Для меня это важно.
— Могу представить.
Несколько минут мы оба сидели молча. Луна все еще освещала его лицо, и я продолжала стоять, опираясь на подоконник, получая дозу его. Прохладный ветерок снаружи сдувал мои волосы назад и заставлял меня улыбаться.
Спокойствие.
Я надеялась, что Меррик чувствовал то же самое.
Прошло несколько секунд, когда он, наконец, снова заговорил.
— Какие еще песни ты знаешь? — спросил он тихо.
От его глубокого голоса по спине побежала приятная дрожь, а в животе разбушевался рой бабочек.
— Много.
— Споешь мне сегодня вечером? Пожалуйста.
Это был тот самый момент, когда я поняла, что я сделаю для него все, что угодно, если он меня так попросит.
— Да, Меррик. Я спою для тебя.
Комок в горле не давал сглотнуть, но я проигнорировала это и легла спать.
Человек под всей своей толстой кожей — кожей, покрытой шрамами — все еще был человеком. Он просто хотел спокойствия, как и все мы. Просто было немного сложно, особенно сейчас.
Я пела до тех пор, пока больше не могла держать глаза открытыми. Меррик слушал.
Глава 8
Меррик
Я верю, что в этой жизни есть всего несколько вещей, которые могут заставить человека по-настоящему нервничать. Это не настоящий страх, как страх потерять любимого или страх быть застреленным. Эти вещи совершенно другие.
Я говорю о том самом особом беспокойстве, при котором кто-то должен убедиться, что все идет хорошо. Та глубокая тревога, которая вызывает дрожащий шар, тяжелым грузом засевший у него в животе.
Во-первых, это опасение, которое чувствует человек, когда принимает решение служить своей стране в любом проявлении. Должны быть гордость и решительность, но опасение получить серьезное ранение при этом всегда присутствует. Обычно это чувство не сдерживает человека, но оно постоянно присутствует, и обычно на задании в достижении цели это заменяется приливом адреналина.
Во-вторых, это беспокойство, которое переживает человек, когда он в полном смысле слова хочет женщину. Он хочет пригласить ее на свидание, поцеловать ее или сделать ей предложение, но он не решается. Это возможность отказа, которая лежит на первом плане. Парень может сказать, что он не нервничает, возможно, он даже выглядит спокойным, но, чаще всего, он нервничает. Страх отказа может заставить человека серьезно пересмотреть свои решения.
Третье тоже касается всех мужчин. Просто оно проявляется во многих различных формах.
Встретиться лицом к лицу с человеком, который знает все ваши слабости.
Я никогда так не нервничал по поводу своей внешности и отношений, как в те моменты, когда знал, что мой командир был где-то рядом.
Капитан Ли Боуман недавно связался с моими родителями и захотел проведать меня. Они пригласили его к нам на ужин. Из-за бессонной ночи накануне и вдобавок из-за стресса от того, что Митч в больнице, не думал, что я выдержу. Капитан выразил соболезнования по поводу моего младшего брата и сказал, что он приехал бы в другой раз, но через неделю он уезжает из страны и хотел бы увидеться со мной до отъезда.
Ли Боуман был полностью вовлечен в мои тренировки и всех парней из моего подразделения. Он был уважаемым офицером с репутацией изощренно смертоносного бойца. Он был резким, когда это было нужно, но этот человек был влиятельным и обладал умением просто молчать. Он сеял семена в умах вместо того, чтобы бросаться приказами, как гранатами. Он учил уроками и наказанием, но ни один, кто был под его командованием, не испытывали к нему враждебности, неважно, что он заставлял их делать.
Он был героем и примером подражания для каждого парнишки, который когда-либо вступал в вооруженные силы и кому выпадала невероятная возможность встретиться с ним. Человек, который целую неделю заставлял меня носить с собой пятидесятифунтовый камень по имени Респект.
Респект был со мной, когда я спал, когда ел и когда тренировался. Если кто-то спрашивал, зачем я ношу его с собой, я должен был отвечать: «Чтобы заменить уважение, которого мне не хватает».
Для тех, кто не был посвящен, это не казалось наказанием, но каждый тамошний человек знал точно, как унизительно это было, и они убеждались в этом, спрашивая о Респекте при каждом удобном случае.
Стоит ли говорить, что я усвоил важный урок. Тот, что я, должно быть, забыл за последние несколько месяцев с момента нападения.
Капитан Боуман был разочарован, когда понял, что ребенок, которого он взял под свое крыло, теперь был потерян. Я жутко боялся, что потеряю его уважение, лишившись своего.
— Ты выглядишь так, будто собираешься отказаться.
Голос Грэйс не помог моим нервам. Она была наглядным примером того второго пункта в плане беспокойства, и от этого у меня начинала образовываться язва. Вы бы подумали, что человек, который был на линии огня, видел, как большинство его друзей были убиты, и почти сгорел дотла, не очень боялся бы. Но она приводила меня в ужас. То, что я чувствовал, когда она была близко, стало наркотиком. То, от чего мне и в голову не пришло бы отказаться.
— Не-а, я в порядке, — сказал я, прочистив горло, когда мой голос «сломался». Если бы для нее уже не было очевидно, как я нервничал, то теперь она знала это.
Мы провели все утро, подготавливая дом к визиту капитана. Ну, большую часть работы сделала она, а я старался помочь, чем мог. Мама говорила ей не беспокоиться об этом, но Грэйс настаивала и сказала маме еще ненадолго остаться в больнице с Митчем, а мы позаботимся обо всем. Не думаю, что Эмма Тэтчер могла бы любить Грэйс больше, чем она уже любила.
От мысли о моем младшем брате, лежащем на больничной койке, у меня все дрожало. Я не помню, как я добрался до больницы той ночью. На самом деле, я немногое помню из того, что произошло после телефонного разговора с моим отцом. Единственное, что я с уверенностью знаю, что Грэйс была там, и она проникла в мою грудь и охраняла мое сердце. Сердце, которое, как я чувствовал, с каждым днем разбивалось все больше и больше
Избавиться от страха нелегко, но Грэйс сняла его с моих плеч, как будто смела пыль с полки. Как только мы сделали тот первый шаг — выехали из дома, избегать этого уже было моим делом. Я прошел через ад за ту пару ночей в больнице, не мог понять, будет ли мой младший брат на самом деле в порядке. Я не спал, почти не ел, и каждый звук в той холодной больничной палате уносили меня к первому дню, когда я очнулся после ранения в Германии. Я чувствовал боль, слабость от бесполезного снотворного, панику от того, что не знал, был ли я единственным, кто выжил, или нет.
Я слышал, как члены семей других пациентов приходили в палату Митча с улыбкой в голосах. Смехом. Облегчением, что с их братом, сестрой, сыном или дочерью будет все в порядке.
Что хуже всего? Я был зол из-за этого. Они и понятия не имели, как много было потеряно. Они понятия не имели о списке имен, в котором уже были их жизни.
Я не мог терпеть, когда слышал счастье других, когда так много моих братьев никогда больше не улыбнутся.
Именно мысли о Грэйс не давали мне кричать на них. Именно мысли о Грэйс не давали мне полностью лишиться этого. Она была светом в одной лишь тьме, которую я видел.
Теперь мы были в ванной, я без рубашки и с лицом, покрытым кремом для бритья, а Грэйс стояла надо мной, ожидая, когда я успокоюсь. Она видела мою борьбу, и у нее было невероятное терпение. Она никогда не давила, просто позволяла мне разобраться со своей болью.
— Меррик?
— Я в порядке, — негромко сказал я.
— Что бы ты ни говорил, я обещаю, что не порежу тебя бритвой, — она дразнила улыбкой в голосе.
— Это не проблема.
— Хорошо. Потому что я это уже делала раньше.
Мгновенная ревность стиснула грудь при мысли, что она прикасалась к другому мужчине. Мне хотелось найти этого парня и разбить его лицо в кровь.