Оставалось приступить к решению второго вопроса – разработке новых конституционных принципов управления страной. Потому так удачно выступив в первый раз в Конвенте в роли «юриста-законника», уже через две недели Сен-Жюст вновь удивил депутатов, представ перед ними в совершенно другой ипостаси – «экономиста».
29 ноября представитель департамента Эна произнес примечательную речь «О продовольствии». В ней он, глубоко проанализировав катастрофическое положение дел в экономике страны, сделал вывод, что такое положение возникло вследствие огромного выпуска бумажных денег-ассигнатов плюс вследствие плохого управления, вызванного неоднократной сменой власти. Выход Сен-Жюст видел как в ограничении эмиссии денег, так и в ограничении свободы хлебной торговли (вроде запрещения под страхом смерти вывоза зерна за границу), но, прежде всего, в оформлении более четкой административной системы управления. Тем не менее, противопоставив «честной» торговле «нечестную» спекуляцию, оратор одновременно резко выступил против «пут закона», которые могли бы ограничить свободу торговли в целом:
– Граждане, мне не по душе насильственные законы о торговле, – обозначил он суть своей речи. – Источник этого беспорядка следует искать в плохой системе нашей экономики. Требуют закона о продовольствии. Положительный закон такого рода никогда не будет разумным. Изобилие есть результат хорошего управления; а его-то нам и не хватает… Правильна та мысль, что свобода торговли – мать изобилия, но откуда же берутся путы, связывающие эту свободу?
Новая речь Сен-Жюста так же дружно восхитила Конвент, как и его предыдущая речь о короле. Овации долго не смолкали, и на этот раз Антуан, кроме новой похвалы со стороны Бриссо («Сен-Жюст делает честь своему таланту, защищая свободу торговли», – написал глава жирондистов), удостоился, наконец, похвалы и от Марата. В своей газете Друг народа писал: «Единственный оратор, доставивший мне некоторое удовольствие, – Сен-Жюст. Его речь о продовольствии свидетельствует о хорошем слоге, диалектике, дальновидности, это – мыслитель».
Потом Антуан догадался, почему его речь устроила обе стороны: он нечетко обозначил выход из продовольственного кризиса, который он видел в комплексном подходе к проблеме через ряд законодательных мероприятий, полагая, что частные меры приведут лишь к латанию дыр. Что, по-видимому, было тогда невозможно без перемены управления в целом. Слушатели же поняли только то, что все беды в экономике Сен-Жюст видит в ущемлении свободы торговли.
Говоря о перемене управления, Антуан фактически предупредил жирондистов об угрозе, которой подвергнется свобода, а затем и обе враждующие партии поочередно, если они немедленно не придут к общему мнению относительно национального спасения:
– Если управление останется таким же, как теперь, если не будет сделано ничего для укрепления республиканского духа; если позволят захлестнуть свободу потоком безрассудных и безнравственных действий, которые я наблюдаю сейчас… если мы незамедлительно не заложим основы Республики, тогда через шесть месяцев свобода перестанет существовать.
Ровно через шесть месяцев и один день произошло антижирондистское восстание. Как потом оказалось, вместе с жирондистами погибла и надежда на конституцию. Свободы тоже не стало – республика перешла к чрезвычайному правлению.
Жирондисты его не услышали. Зато услышали санкюлоты. 8 декабря депутаты с большим удовольствием приняли закон о свободе торговли, а в феврале 1793 года, когда ноябрьская речь Сен-Жюста «О продовольствии» вышла отдельной брошюрой, распечатанная по особому распоряжению Конвента, парижские секционеры ответили на это своей контрлистовкой. В ней они в угрожающем тоне потребовали ограничений этой самой всех так восхищающей свободы торговли для спасения страдающих от голода бедняков. И резко напали на тех, кто эту «свободу» отстаивает: «Народ знает, что ораторы, произносящие наилучшие речи и дающие прекрасные советы в народных собраниях, хорошо ужинают каждый день. К их числу принадлежит гражданин Сен-Жюст; сорвите с него отвратительную маску, которой он прикрывается!»
В тот день, 12 февраля, задетый за живое столь нелепыми обвинениями в защите богачей, Сен-Жюст встретился в зале делегаций Конвента с петиционерами, выпустившими эту оскорбительную для него листовку, и потребовал объяснений.
– Ну да, так мы тебе и поверили, гражданин, что ты плохо ужинаешь, – заявили ему с явной враждебностью петиционеры – потрепанные, голодного вида санкюлоты и санкюлотки с плачущими младенцами на руках. – Выглядишь ты и впрямь, как недорезанный аристократ.