78
[78] См. начало главы 3 «Максимилиан Первый».
(обратно)79
[79] И добавим, избранный, как и предыдущие Ассамблеи, меньшинством населения. Всего среди 749 депутатов Конвента было 2 рабочих, 30 дворян и 60 священников; из 24 депутатов от Парижа 16 были бывшими членами Коммуны. Из них около 200 человек примкнули к жирондистам, 100 – к монтаньярам, остальные образовали болото.
(обратно)80
[80] См. главу 2 «Тринадцатое ноября».
(обратно)81
[81] Следует обратить внимание, как далеко в своих идеях уже продвинулись французские революционеры всего через три года после взятия Бастилии. По большинству из них они опередили соседние европейские страны лет на пятьдесят (Россию – на все сто), по некоторым (отношению к церкви, календарю, частной собственности и т.д.) до сих пор идут впереди самых развитых стран XXI века, реставрировавших либеральный капитализм и средневековое оцерквление! Понятно, что при таком раскладе Франции предстояла война со всем миром: самые просвещенные и образованные люди других стран, вначале горячо приветствовавшие «розовый» 1789 год, к этому моменту вообще перестали что-либо понимать из происходящего в Первой Республике, для них это было событиями на Луне. Просвещенные авангарды других стран оказались уже настолько далеко позади французского арьергарда, что даже, например, конституционные идеи декабристов тридцать лет спустя, о которых нам с таким придыхательным восхищением сообщают русские историки, указывающие на них, как на вершину революционной мысли того времени, в сравнениями с идеями якобинцев, покажутся просто детским лепетом нахватавшихся верхушек просветительской философии русских дворян-крепостников.
(обратно)82
[82] Далее в речи следовало еще более удивительное предсказание Сен-Жюста, в точности предвидевшего в случае искажения принципов исполнительной власти приостановку конституции, Наполеоновскую империю, Реставрацию и даже преследование оставшихся в живых членов Конвента: «Вы запретили передачу должностей по наследству, но что произойдет через пятнадцать лет? Кто знает, не будете ли тогда вы сами осуждены на основании вами же созданных законов, не подвергнитесь ли преследованиям как мятежники? Гарантия соблюдения конституции заключается лишь в ней самой. Слабая конституция просуществует недолго; она расчистит дорогу деспотизму, который задушит сопротивление и под предлогом обеспечения свободы народа подготовит и облегчит возвращение тиранов и их безнаказанность. Вот такое зрелище видится мне в будущем, если исполнительная власть станет в Республике хозяйкой, против которой свобода окажется лишенной правовой силы».
(обратно)83
[83] Будущий французский король Луи-Филипп (1830-1848).
(обратно)84
[84] Перевод А. Кочеткова.
(обратно)85
[85] Получая, как депутат Конвента, по 18 ливров в день за каждое заседание (жалование народного представителя, не пропускавшего ни одно заседание, составляло 547 ливров в месяц), Марат все без остатка тратил на свою «народную» газету или раздавал деньги приходящим к нему беднякам. После смерти журналиста не оказалось денег даже на саван. Пришлось завернуть тело в простыню. Заявившая на суде Шарлотта Корде: «Марат был тиран. Я хотела убить одного, чтобы спасти сотни тысяч», не предполагала, что «тиран» может жить как последний нищий.
(обратно)86
[86] После гибели Робеспьера, «из зависти отказавшего Марату в славе Пантеона», в сентябре 1794 года по распоряжению Конвента прах Марата был помещен в церковь св. Женевьевы, «ставшую Пантеоном французского народа», вместо останков Мирабо, но уже через пять месяцев, в феврале 1795 года, по новому декрету того же Конвента прах Друга народа, ставшего «врагом народа», был вынесен оттуда и выброшен в сточную канаву.
(обратно)87
[87] Большинство современников, а потом и историков отказывали Марату в каких-либо талантах, называя его «ветеринаром» и «ярмарочным шарлатаном», лечившим собак и лошадей или продававшим свои сомнительные «рецепты» на рынках. На самом деле ничего подобного не было: до революции Марат, которому еще в 1775 году шотландский университет Сент-Эндрюс присудил степень доктора медицины, считался весьма ученым человеком, известным не только во Франции, но и в Европе. О нем с похвалой отзывались Бенджамин Франклин и Гете. Как ученый-практик будущий Друг народа совершил более 20 открытий в области медицины, физики и оптики, как практикующий медик приобрел прозвище «врач неисцелимых» и одно время даже служил врачом лейб-гвардии графа д’Артуа, брата короля, того самого, кому позднее мечтал отрубить голову.
(обратно)