— Кто это?
— Это? — Архаров улыбнулся. — Первая наша красавица, Анюта Лопухина, дочь Петра Васильевича.
— Государь хочет беседовать с нею, — шепнул Обрезков.
Архаров суетливо скользнул из свиты. На той стороне зала произошло легкое смятение. Девушка вдруг вспыхнула, а через минуту, низко приседая перед государем, смело глядела на него ясными детскими глазами.
Гоеударь ласково улыбнулся ей, но сказал с обычной резкостью:
— Вы самая красивая из всех московских красавиц.
Лопухина покраснела и стала еще милее.
— Взгляда вашего величества довольно, чтобы дурнушку обратить в красавицу, — робко сказала она.
— Ого! Вы и придворная дама! — засмеялся государь и прибавил: — Это уже недостаток!
— Но я счастлива, что все же вызвала улыбку на лице своего государя, — тихо сказала она.
Лицо государя омрачилось.
— Меня никто не понимает и все раздражают, — сказал он, — я недоволен Москвой.
Окружающие отошли в сторону. Государь говорил с молодой Лопухиной, и дурное настроение его исчезало и таяло. Целомудренному и мечтательному, с нежной душою, государю эта девушка казалась неземным созданием. Ее глаза, полные наивной прелести, отражали в себе небо, а голос звучал как музыка.
— Вы должны жить в Петербурге, — сказал он ей на прощание.
— Как угодно будет вашему величеству.
Карьера Лопухиных была сделана.
Государь послал на другой день Обрезкова к Лопухину с приказанием к его возвращению из Казани быть с семьей в Петербурге. Лопухин получил место сенатора с увеличенным окладом, его сын был назначен флигель-адъютантом, и, понятно, Лопухин не посмел отказаться от таких милостей.
Государь выехал из Москвы, примиренный с городом, а вся знать тотчас устремилась к дому Лопухиных приветствовать царских фаворитов.
— Ну, пронесло! — с чувством облегчения говорил добродушный Архаров. — Спасибо Анюточке. Не будь ее, хоть могилу рой!..
III
Злодей
Если высшие чины были озабочены настроением императора, то младшим чинам до этого было мало дела. Отбыли мучительные часы парада, пережили немалые страхи — и баста! Большинство едва довело своих людей до казарм, как устремилось по домам, чтобы уснуть хорошенько от трудов и пережитых волнений.
Радостный Башилов говорил всем встречным офицерам: «К вечеру ко мне, сударь! На радостях такой пир устрою!» — и подмигивал товарищам, знавшим его как веселого малого.
Ермолин тоже звал к себе на вечеринку.
— Всего «дураком» отделался, — хвастался он.
— Ты приедешь? — спросил он Брыкова.
Но тот только пожал плечами.
— Пусть он поплачет по брату, — с насмешкой сказал один из офицеров, — все же наследство получит!
Брыков сверкнул на него злыми глазами и поспешил домой. Он жил в небольшом домике на Москве-реке, состоявшем всего из четырех крохотных каморок. Он вошел, торопливо разделся при помощи денщика и, завернувшись в халат, угрюмо сказал солдату:
— Дай трубку и позови Еремея!
Денщик поспешно сунул ему длинный чубук в руки, присел на корточки, приложил зажженную бумажку и потом стал раздувать огонь, отчего его щеки надулись и покраснели.
Брыков нетерпеливо пыхнул ему в лицо дымом и крикнул:
— Ну, ну! Довольно! Зови Еремея!
Денщик бросился из комнаты, словно испуганный заяц.
Брыков сел плотнее в жесткое кресло, стоявшее у окна, и задумался.
Когда человек, зная, что никто за ним не следит, отдается своим мыслям, тогда его лицо без всякого притворства выдает весь его характер, и если бы теперь кто-либо взглянул на поручика Нижегородского драгунского полка Дмитрия Власьевича Брыкова, то вздрогнул бы от чувства омерзения. Брыков был противен. Его четырехугольная голова с короткими, жесткими волосами, низкий лоб и глубоко ушедшие в орбиты маленькие злые глазки, его выдающиеся скулы, широкий нос и узкие губы — все изобличало в нем низкий и жестокий характер. Он сидел, сдвинув густые брови, и искривил улыбкой тонкие губы, забыв обо всем окружающем.
Вдруг подле него раздался легкий кашель. Брыков вздрогнул, поднял голову и увидел Еремея, дворового человека своего скоропостижно умершего брата.
Этот Еремей был совершенно под стать Брыкову, только его лицо, грубое и зверское, выражало более наглости, нежели лукавства. Он поклонился Брыкову и переминался с ноги на ногу.
Брыков кивнул ему и сказал:
— Посмотри, нет ли кого около!
— Кому быть-то? — ответил Еремей. — Петр коня чистит, а Федька без задних ног — опять пьян.