Бедный Раймонд! Старостой он больше не был – деревню разрушили при обстреле. Невежественный, сломленный старик, он только и делал, что нес бессвязную чушь о «живом мертвеце».
Граф улыбнулся и продолжил свой путь, легкий ветерок развевал его плащ, и отбрасываемая им тень напоминала летучую мышь. Он уже мог разглядеть кладбище с покосившимися могильными камнями, торчащими из земли, будто гниющие в лунном свете пальцы прокаженного. Вероятно, величайшей данью его таланту актера было то, что на самом деле он испытывал отвращение к смерти, к мраку, к тому, что таилось в ночи. Он не выносил вида крови, и в нем развилось чувство почти патологического страха перед замкнутым пространством склепа.
Да, это была великая роль, но он благодарил судьбу за то, что пьеса близилась к концу. Хотелось сыграть заключительную сцену и сбросить с себя личину существа, самим им придуманного.
Приблизившись к склепу, он разглядел в темноте очертания грузовика. Вход в склеп был открыт, но оттуда не доносилось ни звука. Следовательно, радисты закончили догрузку и подготовились к отъезду. Оставалось только переодеться, снять грим и отправиться в путь.
Граф подошел к темному пятну грузовика. И тут…
И тут они набросились на него: он почувствовал, как зубцы вил впились в спину и, ослепленный светом фонарей, услышал, чей-то суровый голос, приказавший ему не двигаться.
Он и не двигался. Он мог только следить взглядом за тем, как они сходятся вокруг него. Они – Антуан, Клодес, Раймонд и другие. Угрожая ему вилами, с десяток крестьян уставились на него со смешанным чувством ярости и страха.
Да как же они посмели?
Вперед вышли капрал американской армии. Так вот где ответ: капрал американской армии и еще один человек в форме и со снайперской винтовкой. Это из заслуга. Ему даже не было нужды смотреть на сваленные в грузовике, изрешеченные пулями тела трех радистов, чтобы понять что произошло. Американцы перестреляли его людей, застав их врасплох, а потом позвали крестьян.
Американцы забросали его вопросами: «Как тебя зовут? Эти люди работали по твоему приказу? Куда вы собирались отправиться на грузовике?» Спрашивали по-английски, конечно. Но граф молчал, хотя прекрасно понимал английскую речь. Он только улыбался и качал голов. Вскоре, как он и предполагал, американцы оставили его в покое.
Капрал повернулся к своему напарнику.
– Хорошо, – сказал он, – поехали.
Тот кивнул головой в знак согласия, залез в кабину грузовика и включил зажигание.
Капрал направился к машине, но не дойдя до нее, повернулся к Раймонду:
– Мы переправим грузовик через реку. Присмотрите за нашим другом. Через часок вам пришлют караульных забрать его.
Раймонд в ответ кивнул головой. Грузовик исчез в темноте. Стало совсем темно: луна исчезла за тучей. Граф оглядел своих охранников, и улыбка исчезла с его лица. Сброд, куча угрюмых невежественных идиотов. Однако, вооруженных. Ни единого шанса на побег. Крестьяне все таращились на него и что-то бормотали.
– Отведите его в скеп.
Граф узнал голос Раймонда. Крестьяне повиновались его приказу и начали вилами подталкивать пленника вперед. И тут у графа затеплился первый слабенький лучик надежды. Крестьяне подталкивали его крайне осторожно, близко к нему не подходили и под его взглядом опускали глаза.
Они боялись его, и потому заталкивали в склеп. Американцы уехали, и страх вернулся к ним – они боялись его присутствия, его силы. Ведь в их глазах он был вампиром. Он мог превратиться в летучую мышь и исчезнуть. По этой причине они решили закрыть его в склепе.
Граф пожал плечами и оскалился своей самой зловещей улыбкой. Когда он вошел в склеп, крестьяне отпрянули назад. Граф повернулся и, поддавшись порыву, завернулся в плащ. Это был инстинктивный заключительный жест, соотвествовавший его роли, и реакция зрителей оказалась адекватной. Крестьяне издали стон, а старый Раймонд осенил себя крестом. В чем-то их реакция доставляла больше удовольствия, чем аплодисменты.
Во тьме склепа граф позволил себе слегка расслабиться. Он ушел со сцены. Жаль, что ему не удалось уйти так, как это задумывалось, но таковы превратности войны. Скоро его отвезут в американский штаб и там допросят. Ему, конечно, не избежать кое-каких неприятностей, но самое худшее, что его может ожидать – это несколько месяцев в лагере военнопленных. И даже американцы склонятся перед ним в знак восхищения, когда услышат историю о мастерском обмане.
В склепе было темно и пахло плесенью. Граф беспокойно ходил взад-вперед. Он ободрал колено о край пустого гроба, стоявшего на возвышении внутри склепа. Он неволько вздрогнул и ослабил завязки плаща. Хорошо бы снять этот плащ, хорошо бы выбраться отсюда, хорошо бы навсегда покончить с ролью вампира. Он хорошо сыграл эту роль, но сейчас ему страстно хотелось уйти.
Из-за двери послышалось тихое бормотание, к которому примешивался другой, едва уловимый звук – что-то похожее на царапанье. Граф подошел к закрытой двери и внимательно прислушался: тихо.
Чем там занимаются эти придурки? Он желал скорейшего возвращения американцев. Внутри стало слишком жарко. И почему вдруг стих шум снаружи? Может быть, они ушли?
Да. Они ушли. Американцы велели им ждать и охранять его, но они испугались. Они действительно считают его вампиром: старый Раймонд убедил их в этом. И тогда они убежали. Они убежали, а значит, он свободен и может идти… Граф открыл дверь.
И увидел их, увидел их, стоящих в ожидании. Сурово взглянув на него, Раймонд сделал шаг вперед. В руках он что-то держал, и граф узнал этот предмет и понял, что за странный звук он слышал. В руках у Раймонда был длинный, заостренный на конце деревянный кол.
И тогда граф во всю глотку завопил, что это лишь трюк, что он не вампир, что они – куча суеверных идиотов.
Не обращая внимания на его вопли, крестьяне затащили его обратно в склеп, затолкнули в открытый гроб и, удерживая его там, стали ждать, когда мрачнолицый Раймонд проткнет сердце вампира заостренным колом.
И только тогда, когда кол пронзил его тело, граф понял, что значит слишком хорошо играть свою роль.