Потом отчетливо, уверенно:
— Владычество над всей Землей? Да… пока человек достаточно силен, чтобы управлять, не больше. Наука научила нас. Где был млекопитающий, когда царили гигантские пресмыкающиеся? Боязливый и прячущийся в темных убежищах. И все же человек произошел от этих боязливых млекопитающих. Как долго в истории Земли человек был ее властелином? На мгновение дыхания, на прохождение тучи. И останется властелином только до тех пор, пока кто-нибудь сильнее не вырвет владычество из его рук. Так же, как он отвоевал его у хищных… как они отняли владычество у пресмыкающихся… как пресмыкающиеся у гигантских ящеричных… И так дальше, ко всем тем, которые брали верх в предрассветных сумерках Земли. Жизнь! Жизнь! Жизнь! Везде борющаяся за себя жизнь. Жизнь, оттесняющая в сторону другую жизнь, воюющая за мгновение своего первенства, добивающаяся его, владеющая этим первенством на один взмах крыльев времени… а потом… падающая, затоптанная ногами другой жизни, час которой пробил! Жизнь, толпящаяся у каждого прегражденного порога миллионами кружащихся миров, миллионом мчащихся вселенных. А эти… эти, — голос вдруг упал, — за Порогом в Доме Человека. Эти. Металлические Предметы, — разумы которых — думающий кристалл. Предметы, высасывающие свои силы из солнца, и чья кровь — молния! Солнце! Солнце! — закричал он. Голос его стал пронзительным.
— Вернитесь в город! Они тоже уязвимы! Нет! Солнце… прорывайтесь через солнце! Норхала! Норхала их слабость! Его слабость! Норхала! Вернитесь назад в их город…
Легкая дрожь потрясла его тело. Рот медленно закрылся.
— Мартин! Брат! — рыдала Руфь. Я ощупал его грудь. Сердце билось медленно, но ровно, упорно, настойчиво, точно все жизненные силы собрались в этом сердце, как в осажденном городе… Но самого Вентнора, того сознания, которое было Вентнором, больше не было. Оно скрылось в той пустоте, в которой, по его словам, он витал — одинокий, молчаливый атом. Единственная нить, соединявшая его с нами, была порвана, и он был разлучен с нами так, точно находился вне пространства, как сам описывал это.
Мы с Дрэком, бледные, заглянули глубоко в глаза друг другу. Ни один из нас не решался первый прервать молчание, горестным фоном которого казались заглушённые рыдания Руфи.
ГЛАВА XV. В мире ритма и гармонии
Удивительная способность человеческого разума — с такой готовностью искать в будничной жизни убежища от почти непереносимых кризисов — была для меня всегда одним из самых интересных психологических явлений. Она, конечно, инстинктивна. Приспособление, приобретенное по тем же самым причинам, которые дали животным их защитную окраску: например, полоски зебры и тигра, которые так искусно сливаются с тенями джунглей, или похожие на листья формы некоторых насекомых.
Как и животные диких стран, разум человека движется в джунглях, — джунглях жизни, проходя по тропам, проложенным его бесчисленными предками в их прохождении от рождения к смерти. И эти тропы усажены кустами и деревьями по его собственному выбору — защитниками всего привычного и родного ему. На этих тропах предков человек движется безопасно, как звери в своих убежищах — или он так думает.
За этими тропами находятся дикие места и сады неизвестного, и человеческие тропинки только кроличьи следы в бескрайнем лесу.
Вот почему он прячется от бурных волнений, от необычной для него борьбы в привычное для него окружение.
Я невольно отвлекся в сторону. Но причина этого та, что все эти мысли промелькнули у меня в голове, когда Дрэк, наконец, прервал молчание.
Он решительно подошел к плакавшей девушке, и в голосе его была резкость, которую я ему простил, когда понял его цель.
— Вставайте, Руфь, — приказал Дрэк. — Ваш брат пришел в сознание раз, придет и снова. Оставьте его теперь в покое и покормите нас. Я голоден.
Она недоверчиво взглянула на него.
— Есть! — воскликнула она возмущенно. — Вы можете быть голодным!
— Могу… и голоден! — весело ответил Дрэк. — Не нужно падать духом.