— Успокойся, дада!
— Когда вы с. Зауром, Хадо и Таму начали строить дорогу, я чувствовал, что нам не миновать страшного дня, но у нас не оказалось мужества того большого человека. Видишь, доченька, как больно всем стало, когда ты начала кромсать корни…
— Не говори так, дада!
— Да, да, доченька! Я знал, что ты оттягиваешь это, но сегодня уже не стерпела, потому что ушел сын Кимыца Хадо и ты боишься, чтоб не сбежал от капризов старого Бибо и Заур…
Заур жевал капроновую бечевку своей шляпы. Я не удержался и подошел ближе. Старик гладил зарубки на стволе дерева. Перед моими глазами запестрели какие-то желтые круги. Похожие на летящих журавлей, две вереницы старых зарубок напоминали и кровоточащие раны. Бибо положил левую руку на самую верхнюю рану и, пересчитывая зарубки, опускал ее.
— Легко ли носить на теле столько ран, доченька!
— Дада!
— Потерпи, доченька, не убивай!.. Сначала уйду я!
— Не нужно, дада! — попросила Асинет.
— Одна из ран еще и не зажила… Вот она, вот она! — шептал старик как одержимый и судорожно гладил две желтовато-красные буквы, высеченные под старыми зарубками.
Асинет впилась в них раскрытыми от ужаса глазами и, не оглядываясь, побежала домой…
Это была детская шалость, но она дорого обошлась Бибо, Асинет, Хадо, Зауру. Сколько раз я в детстве насекал на стволах вековых буков свои инициалы, не задумываясь, что дерево чувствует боль так же, как человек! Но здесь была боль не одного дерева, не одного человека! «А+Т» — насек кто-то аккуратно. Он даже не успел закончить ножку «Т», и она выглядела как зонт с переломанной ручкой. Тот человек, видимо, не хотел причинить боль старому Бибо, Асинет, Хадо, Зауру. Он забавлялся, как все мальчишки, от нечего делать. А может, он написал инициалы с полной ответственностью перед старым Бибо? Мол, хватит, дедушка, оглядываться на старое… Кто же все-таки их насек и какая магическая сила в них таится? И почему старый Бибо так бережно охраняет их?
Теперь я знал причину своего внезапного похищения, но от этого мне было не легче, потому что у старого дуба обрывалась не только новая дорога. Обрывалось все, что существовало вокруг роковых букв…
VI. ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА ЗАУРА
Ночь в горах сгущается быстро, особенно если на небе ни луны, ни звезд и спустившиеся тучи заглушают шум реки.
В раме открытого окна — туманная полоса проливного дождя. Я лежу плашмя и гляжу в густую темноту, надеясь увидеть хоть капли, пляшущие на полугнилой дранке соседнего дома, но во тьме ничего не различить. В диагональном углу комнаты поскрипывает кровать Заура, видно, от него тоже сбежал сон.
Блеснул зигзаг молнии, как фаринк, занесенный над непокорной головой Иально. И опять тишину заполнил до краев протяжный плеск ливня.
— Завтра же уеду домой!
Заур спустил босые ноги на пол.
— Миха, не уезжай! Не оставляй меня одного!
Меня ожег его горячий шепот. Он мне напомнил Хадо, отстраняющего рукой Асинет, с ее мольбой: «Хадо, милый, не уезжай! Не оставляй меня одну!»
— Я среди вас как чужой!
— Я не в лучшем положении, Миха! Боюсь, как бы во второй раз не случилось непредусмотренное…
— Второй раз?
— Да, второй! Брошу я строительство, уйду вместе с Хадо и Асинет.
Заур умолк. За перегородкой, как и вчера, жалобно плакал теленок. Дать бы ему молока, жалко малыша, скучающего в одиночестве. Вчера Кудухон сказала: «Мне не жалко молока, но он когда-нибудь должен стать самостоятельным?»
У бабушки Кудухон острый слух, она утром так и заявила: «Ваш шепот с Зауром в ночной тиши раздается, как треск разожженных сучьев». Заур медлил с ответом.
— Заур, что это за буквы и кто их насекал? — спросил я как можно тише.
— Их писал внук старого Бибо, Таймураз, — буркнул он под одеялом.
— А где он сейчас и почему он оставил свой экскаватор Асинет?
— Кто? — рассеянно спросил Заур.
— Да Таймураз!
Заур резким взмахом сбросил с себя одеяло и прошелся по темной комнате.
— Он лежит там… за старым дубом… спит вечным сном.
Я вдруг провалился в какую-то пустоту. Несколько раз подряд сверкнула молния, но я уже не видел ни капель, пляшущих на дранке, ни вершины Иально, закрытой тучами.
— Как же это, Заур? Почему я не знал? Ведь у дедушки Бибо оборвалась последняя нить. За-а-а-ур! — Подкатившие слезы жгли мне глазницы. Не хватало, чтобы я разрыдался среди ночи!
— Опять этот Хамыц!.. — застряло слово в гортани Заура. Мне стало холодно под пуховым одеялом.