Он поднял кожаный мешочек с провизией и аракой, перекинул через плечо фоторужье и пошел по долине против течения реки. В редком кустарнике азалии и граба пасся скот, поблизости куковала кукушка. Хадо осторожно перегнул кустик граба, вырвал из-под него гвоздику и сказал так, будто обращался не ко мне, а к земле:
— Я бы убил Хамыца, но меня удержала одна мысль. Вернее, это была мания, потому что мыслить я тогда не мог.
— Какая еще мания?
— Тебе с Зауром бабушка Кудухон никогда не рассказывала сказку о селении, где жители ежедневно хоронили своих земляков, отравленных ядовитой водой?
— Что-то не припоминаю!
— Так вот, Миха: был такой аул с единственным родником. Вода в нем была чистая, прозрачная, холодная, но беда в том, что один раз в сутки течение несло яд, и никто не знал ни об источнике яда, ни о времени, когда он выделяется. Пить отравленную воду, конечно, никто не хотел, но аул окружала безводная пустыня, и, не выпив воды из родника, аульчане хоронили бы не по семь, а семь раз по семь погибших от жажды. После долгих раздумий жители пришли к вещунье за советом, а она им: «Люди добрые, искоренять зло нужно с головы, а вы ему отсекаете хвост». Какую еще голову искать, когда вода вытекает из черных скал, что возвышались перед глазами? Так думали несчастные аульчане, но среди них был человек, который в один день похоронил всех домашних и любимую девушку, на которой хотел жениться. Приходит парень к старой вещунье и спрашивает: «Как пройти через порог?» Вещунья удивилась, откуда, мол, он знает про порог? «Видно, ты парень с головой, но если в сердце твоем нет зла, то не ходи. Все равно не пройдешь!» Парень пожаловался, что его гложет скорбь по любимой девушке и сжигает гнев на сатанинскую силу. «Тогда постучи семь раз копьем над тем отверстием черной скалы, откуда льется вода, и крикни во весь голос: «О Хурзарин[19], помоги мне вернуться туда, откуда меня послал всемилостивейший Кафкундар сосчитать убиенных ядом!» А оказывается, дракон Кафкундар поедал отравленных людей и раз в сутки испускал яд этой еды… Выполнил юноша совет ведьмы, и разверзлась перед ним черная скала. Проскочил рыцарь в латах, на буланом коне через порог и видит: за порогом, в самом чреве черных скал, у самых истоков родника лежит дракон, отравляющий воду… Ну, кончается так, как все сказки. Может, ты вспомнил ее?
— Вспомнил, Хадо.
— Как ни странно, зло помутило мое сознание, но оно толкало меня не к Хамыцу. Где-то мерцала мысль, что истоки яда не в Хамыце, что он лишь жертва заносчивости и больного самолюбия, потому что все мальчишки рождаются одинаковыми… Мысль не моя, в этом меня уверил Таймураз… в людях он разбирался лучше меня. Понимаешь, Миха, я гнался за Хамыцом, а в ушах гремел голос Таму: «Ха-до-о-о! Куда ты? Вернись!.. Ты все перепутал!»
Ничего во мне не осталось, кроме инстинкта, заставляющего смотреть перед собой на полосу дороги. Удивительно, что вокруг во всем мире не было другого источника шума, даже машина мчалась с заглохшим двигателем, был только этот зов: «Хадо-о-о! Ты все перепутал!»
Хадо перевязал гвоздики тоненьким ивовым прутиком и, прикрепив букетик к фоторужью, пошел в сторону старого дуба.
— Мой отец, узнав о гибели отца и матери Таймураза, дяди Джета и тети Салимат, вместо того чтоб пойти и высказать соболезнование дедушке Бибо, взял деревянную кадушку и стал носить воду из Иори. Я тогда еще был совсем мальчишкой, но, глядя на окаменевшее лицо отца, думал: чего это он таскает воду из Иори, когда родник рядом, под дубом дедушки Бибо? Или он не видит, что выливает воду в бездонную бочку со щелями на боках?.. Он наполнял кадушку со стоном и кряхтением, а вода убегала. Ты понимаешь, Миха, такое бывает только во сне: хочешь разбежаться и не можешь сдвинуться с места.
«Отец, зачем ты таскаешь воду из Иори, когда родник рядом?» — спросил я.
«Так надо…» — сухо сказал он.
«Дай я буду таскать!»
«Не нужно!»
«Так бочка же бездонная!» — не отвязывался я.
«Знаю, сынок!»
«Дай я буду!»
«Нет, сынок, ты меня не заменишь!» — заскрежетал он зубами и пошел не к дедушке Бибо, а в собственный хадзар.
Тогда я был слишком маленьким и не понимал, что, занимаясь бессмысленным трудом, отец уходил от себя, чтобы забыть горе. Моя погоня тоже была бессмысленной, прочее я оставил там, у родника, вместе с Таму.
Я слушал Хадо затаив дыхание. И снова всплыли слова Заура: «Я боюсь за Хадо!» Мы обогнули аул и, миновав родник, направились к кладбищу. Теперь-то я догадался, куда и зачем он меня вел, но вернуться и собрать гвоздики было уже поздно.