«Иба! Где тебя уложить, где тебе будет мягче?» — Габо поднял соперника над головой и, как жернов, крутился вместе с тяжелой ношей..
«Дзуака, Дзуака! Я так и знал! — радостно вырвалось у Арчила. — Ты всегда выбрасываешь свои альчики[22] под конец!»
Габо отпустил абрека, и тот, полетев пулей, шлепнулся на землю.
Твоего отца подхватили на руки и стали подбрасывать, но Габо, вырвавшись, подошел к лежащему ничком Хангоеву:
«Встань, Иба, померяемся силами еще раз!»
Абрек внезапно перевернулся лицом вверх и ногами ударил Габо в живот. Тот покачнулся, стоявшие позади парни поддержали его, и он кинулся на абрека. Хангоев вскочил.
«Теперь начнется настоящий бой!» — мелькнуло у меня в голове, когда Габо замахнулся. Но его руку перехватил Арчил.
«Дзуака, не лезь на рожон, не меси навоз», — сказал он.
Хангоев выстрелил в воздух. Габо взял у Арчила свое оружие.
«Прибереги его, Дзуака. Оно нам пригодится попозже», — шепнул Арчил.
Дядя Иорам на некоторое время умолк.
— То, что Арчил посоветовал Габо приберечь оружие, меня не удивило. Волчьим повадкам Хангоева не видно было конца. Меня поразило другое…
Я встал и подсел к самым ногам дяди Иорама.
— Что тебя поразило, дядя Иорам?
— То, что Цуг, сын Хитора, рвался в драку с твоим отцом. Его с трудом сдерживали…
— Действительно — зачем? Отец же отомстил за него.
— Видно, сыну богача ближе был абрек Хангоев, чем бедняк Габо! Словом, Цуг сбросил черкеску и вышел вперед.
«Если ты мужчина, выйди, померимся силами!» — вызывал он Габо.
«Лучше бороться, чем драться на кинжалах и револьверах… Остались ли у тебя силы, Дзуака?» — спросил Арчил у твоего отца.
«Остались. Только я не успокоюсь на том, что повалю Цуга, — он поднял сжатые кулаки. — Я буду бить его беспощадно».
«Хорошо, Дзуака, но смотри не переломай ему кости».
И откуда у больного взялась такая сила? Под ногами борющихся затряслась земля. Габо бил Цуга оземь, как колоду. Не на шутку перетрусивший сын Хитора вырвался из его рук и скрылся в толпе. Но не прошло и минуты, как он появился вновь с обнаженным кинжалом. Цуга оттеснили, люди будто потеряли всякий интерес к драке. Праздник возобновился. Снова стали танцевать, состязаться в разных играх, в поднятии тяжестей.
Арчил поднял большой камень и, приготовившись метнуть его, сказал Габо:
«Дзуака, может, нам уйти?»
Габо зло рассмеялся:
«Не бойся, их уже здесь нет».
«Напрасно смеешься, Дзуака! Дурак свадьбу самовольно не покинет. Они где-то здесь, рядом. И не уйдут так просто. Пошли домой», — уговаривал Арчил.
«Еще чего не хватало! Чтобы скакуны Цуг и Хангоев назвали нас коровами?» — Габо в сердцах поднял камень, и тут перед ним возник Цуг верхом на коне:
«Кинь, кинь! Все равно до меня не докинешь. Пустой мешок не может стоять стоймя!»
Рядом с Цугом появился Хангоев, за ним — еще несколько всадников.
«Побойтесь хоть кары святого Уастырджи!» — предостерег кто-то их из толпы.
«Уастырджи — не мать сирот, он не может насытить голодных силачей! — огрызнулся Цуг. Хангоев и его абреки заржали от удовольствия. — Если докинешь камень до ног моего коня — с меня полная кадушка пшеницы!» — насмехался Цуг.
«Убирайся, сучий сын!» — заревел Габо, и Арчил понял, что теперь его уже ничем не удержать.
«Не бросай, Дзуака!» — крикнул Арчил, но Габо уже размахнулся, и камень, попавший в Цуга, выбил его из седла.
Толпа заволновалась, точно растревоженные муравьи. Хангоев, стоя на седле, надрывался:
«Эй, люди-и-и! Габо и Арчил убили человека! На помощь!»
«Иба, какая муха тебя укусила? Ты же никогда не звал людей на помощь!» — Чей-то голос прервал его истошный вопль.
Абреки обнажили кинжалы…
Иорам долго подкручивал свои усы и, наконец коснувшись пальцем моей записной книжки, сказал:
— Запиши, вот тогда-то и началась смертельная вражда между Цугом и Габо…
Я недоумевал: почему дядя Иорам рассказывает о Цуге и абреке Хангоеве? Он же хотел рассказать о моем отце и его друге, первом председателе нашего колхоза Арчиле? Но я все-таки ловил каждое слово дяди Иорама.
— …Говорят, есть какое-то животное, которое свою жертву сначала обласкает, оближет, а потом съест. Существует ли такое? — спрашивает дядя Иорам, не догадываясь о моих мыслях.