— Мой брат хорошо говорит на языке великого пророка, — вдруг сказал Тохтамыш.
— Три года я был в неволе у арабов. Там я научился разговаривать на языке пророка Мухамеда и еще научился высасывать воду из недр пустыни.
— Арабы трусы и хвастуны. Они не умеют обращаться с невольниками. В великом городе Бату-сарае не нужно выкачивать воду из недр земли. Там волны Итиля плещутся, как бесчисленные туманы моего победоносного войска, когда они вступают в бой. Но есть другие зрелища, посмотреть которые по милости аллаха сможет мой брат.
Это был намек на расплату за дерзость, но Еухор сказал:
— О великий хан, я давно мечтаю полюбоваться сказочным городом Бату-сараем, но мечта остается мечтой. Угостим кумысом друг друга после победы над хромым, а сейчас пусть приведут в твою высокую юрту моего молодого спутника, ибо о главном бирюзовые уши великого хана должны услышать при нем.
— Мой брат пожелал вести переговоры с глазу на глаз, но достойные потомки великого хана Чингиза умеют ценить и гостей и невольников.
Он хлопнул в ладоши, в шатер втолкнули Тоха, за ним ворвались семеро телохранителей, окружив аланов. Довольный Тохтамыш, сидя на взбитых подушках, тихо посмеивался. Еухор подмигнул Тоху, который сжал кулаки и готов был кинуться на телохранителей. Улыбка хана постепенно переходила в смех.
— Зачем откладывать дело, которое можно уладить сегодня? — сказал он. — Мы сейчас же с моим младшим братом поведем по узким дорогам мои победоносные войска. Их гнетет безделье. Они плещутся по склонам дымящихся гор, как волны Итиля. Мы присоединим к себе аланские дружины, горы не будут больше сердиться на нас и узкие ущелья не будут натягивать тетиву.
— О великий хан! Ты говоришь о своих туманах, которых гнетет безделье, но забываешь о туманах хромца, рвущихся из Грузии к Аланским воротам! — сказал Еухор.
Поперхнувшийся хан вытянул шею и взглянул на Еухора поверх высокого телохранителя.
— Мы встретим их и закроем дорогу так, что будущие туманы хромого превратятся в гниль.
— Нет, хан. Ни ты, ни я хромого вора не встретим.
— А кто же его встретит? — сдвинул брови Тохтамыш.
— Его встретит старый Кодзыр с аланскими дружинами. Они ожидают нас там, наверху.
— Кто этот Кодзыр?
— Воин из Уаллагира. Он сейчас сидит со своими воинами на берегу Терека и считает песчинки, блещущие на солнце.
— И долго он будет считать?
— До пяти тысяч. Он считает так же быстро, как ты моргаешь своими лучезарными ресницами.
— Значит, ты должен вернуться к нему к этому сроку? — Тохтамыш помолчал. — А что будет, если ты не вернешься?
Еухор, отодвинув телохранителей, стал боком к хану и зашептал так, будто молился на горы, один вид которых вселял страх в душу Тохтамыша:
— Великому хану Тохтамышу, потомку величайшего Саин-хана, сыну отважного Джучи, сыну мудрейшего Чингиза, нужно стоять здесь и не двигаться к воротам ни на шаг.
— А ворота?
— Их защитят хозяева, и они послужат тому, на чьей стороне будут аланские дружины.
Тохтамыш взмахнул рукой. Телохранители отошли в сторону. Он отпил из чаши кумыса. Знает ли этот шайтан, что будет, когда хромой отступится от Аланских ворот? Шайтан закроет свои ворота на замок, но там, ближе к солнцу, есть другие ворота, которые не остановят победоносного шествия хромого.
— Мы разрешаем тебе идти туда, откуда пришел, но если дрогнешь…
— Если дрогну, то пусть пойдут тебе впрок кровь и мясо аланского воина.
Тох шел вслед за Еухором как победитель. «Ты сам и есть святой Уастырджи! Ты сам и есть святой Уастырджи!» — твердил он. Слева над ними возвышалась гора Айдай-хох с пылающей вершиной. Пронзительные вскрики голодных коршунов и карканье ворон сливались на дне ущелья с мерным топотом копыт. Тох хотел остаться один, но Еухор многозначительно посмотрел на него, словно еще не сказал ему о главном. Они обошли дружины, пришедшие по зову своего вождя из Дзулата, Кобана, Куртата, Нузала. Откуда-то из глубины ущелья вырвалась песня. Там, у разожженного под обрывом костра, собрались воины в булатных кольчугах. Мерцающее пламя освещало голую скалу и переливалось цветами кипящей стали на чешуе пластинчатых панцирей. А чуть выше, на маленькой поляне, уединившаяся группа молодых воинов состязалась в метании камней и стрельбе из лука. Старейшины, приказав старшим не отлучаться, последовали за Еухором и Кодзыром вверх по узкой дороге. Им встретился юный воин с едва прорвавшейся бородкой. Он прижал к скале своего «противника», защищавшегося почему-то одним щитом. Тот, смеясь, играючи, подставлял клинку щит, из-под шлема поблескивали черные глаза и белые зубы. «Еще, еще, еще!» — подзадоривал он своего соперника. Брызнули искры, зазвенел клинок, прокатился эхом удар меча, но защищающийся дразнил: «Еще, еще, еще!» Юноша, не добившийся цели, оттолкнул от скалы товарища, протянул ему свой меч, снял с головы шлем и стал на его место с поднятым щитом: «Теперь попробуй ты!»